Елена Артамонова - Исповедь Дракулы

Модрусса задумчиво крутил в руках перо. Он понимал, какой именно отчет устроит Матьяша, но никак не мог приступить к его написанию. Перед глазами стояло лицо пленника, вспыхнувшая на миг в его глазах мольба и надежда. «Его преосвященство умный и проницательный человек, он умеет читать между строк, – раздумывал Модрусса, вырисовывая на клочке бумаги затейливые виньетки. – Я, прежде всего, должен заботиться о себе, не ввязываться в чужую борьбу, но если искусно вплести в текст письма нужные факты, его преосвященство поймет, что случилось на самом деле. Если, конечно, захочет».

Модрусса начал писать, обстоятельно излагая подробности произошедшей встречи. Приступая к описанию внешности валашского князя, легат задумался, подбирая нужные слова.

«Он был не очень высоким, но очень коренастым и сильным…» – Модрусса вновь отложил перо, раздумывая, как бы получше сформулировать свои впечатления.

– Ужасно выглядел, – пробормотал он. – Просто ужасно. Хорошее слово. Именно – ужасный.

Каждый по-своему мог трактовать это прилагательное. Выражение «ужасный вид» могло удовлетворить и Матьяша, который старался представить своего пленника чудовищем, но в то же время передавало ощущения самого Модруссы, неприятно пораженного измученным видом ужасно выглядевшего пленника.

– Понимающему – достаточно, – усмехнулся Модрусса и продолжил писать.

«Он был не очень высоким, но очень коренастым и сильным, с холодным и ужасным видом, сильным орлиным носом, вздутыми ноздрями и тонким красноватым лицом, на котором очень длинные ресницы обрамляли большие широко открытые зеленые глаза…» Последняя фраза показалась Модруссе слишком сочувственной – описание красивых обрамленных густыми ресницами глаз, явно не соответствовало образу злодея-заговорщика. А потому, повертев перо, легат добавил: «…густые черные брови делали его вид угрожающим». Матьяш оказался бы вполне доволен этой фразой, и теперь следовало намекнуть папе о пытках, которым подвергали пленника, но сделать это вскользь, не привлекая внимания короля. Модрусса уже написал о « красноватом лице», однако этого было недостаточно. «Его лицо и подбородок были выбриты, но имелись усы, вздутые виски увеличивали объем его головы, бычья шея связывала его голову с туловищем, волнистые черные локоны свисали на его широкие плечи…»

«Вздутые виски увеличивали объем его головы – надеюсь, его преосвященство поймет, о чем идет речь. Голова без посторонней помощи не распухает и не наливается кровью» – вполне довольный выходом из затруднительного положения, Модрусса продолжал писать отчет понтифику.

Сначала вернулись ощущения. Боль. Холод камня под распростертым телом. Потом пришел страх. Юсуф-бей и его люди умели внушать ужас, и невозможно было без трепета ожидать их появления. Влад знал, что не покорится палачам, никогда не отречется от своей веры, но отчаянно боялся мучителей, сознавая, что абсолютно беззащитен перед ними. Физические муки, страдания тела ничего не значили в сравнении с вечной жизнью, но сейчас, находясь в застенках Эгригеза, трудно было думать о спасении души…

А вслед за страхом вернулось осознание действительности. Память обманула Дракулу, перенесла почти на пятнадцать лет назад. Он находился не в турецкой тюрьме и не Юсуф-бей принуждал его отречься от православной веры, нет, судьба швырнула князя в венгерские застенки, и теперь другие палачи требовали от него сознаться в том, чего он не совершал. Многое, очень многое переменилось за эти годы, но только тело, как прежде, страдало от боли, а душа изнывала от страха, обиды, несправедливости. И тогда, и теперь Влад был невиновен, но враги пытались сломить его, силой добиваясь своих целей. Хотя много лет назад, в Турции, было намного страшнее. Мальчишка, за плечами которого осталось только благополучное детство княжеского сына, еще не знал, как несправедлива жизнь, впервые столкнувшись с жестокостью и унижениями.

Когда Дракул объявил, что его сыновья отправляются «погостить» в Турцию, а на самом деле становятся заложниками – гарантией хорошего отношения с Портой, Владу стало впервые по-настоящему страшно. Он знал, что не должен испытывать этого недостойного настоящего мужчины чувства, но ничего не мог поделать с собой. Страх так и остался мрачным спутником двух мальчишек, отправившихся на чужбину летом далекого 1444 года.