Во втором пророчестве его отталкивала вся эта чепуха насчет «посвящения России». Как Свиттерс себе это представлял, в лучшем случае фатимское повеление сводилось к «охоте за «красными», а в худшем – являло собою современный пример ложно направленного проповеднического пыла, поставленного на службу оправданию империализму Римско-Католической Церкви. В данном случае трюк не сработал, но непроизвольно возникал образ облаченных в черное священников, шагающих рука об руку с конкистадорами от геноцида, отпуская грехи направо и налево, в то время как растет добыча – растет и груда мертвых тел. Да, Фатима к насильственному обращению России отнюдь не призывала, а «посвятить» – то есть объявить или признать нечто святым – жест сам по себе благородный. Однако ж все равно отчасти отдает своекорыстным экспансионизмом – или по крайней мере покровительственным снисхождением.
Вовсе нет, возражала Домино. И указывала на то, что Пресвятая Дева упомянула о «заблуждениях России», а Свиттерс вынужден был согласиться, что ни один честный и разумный человек сегодня не станет утверждать, будто коммунизм – при всех его наилучших побуждениях – не является прегорестной экономической и психологической ошибкой. Однако, уверяла Домино, дело не совсем в этом. В то время как в реакционных кругах Богородицу Фатимы выставляли этакой воительницей холодной войны, посылающей священные воинства капитализма на безбожников-коммуняк, на самом деле Пресвятая Дева говорила совсем о другом. А именно, о возрождении христианской веры, о возвращении к изначальному учению Христа, вольнодумцу-равви, столь яростно отвергавшему ту мирскую суету, что спустя каких-то несколько веков после его смерти настолько занимала порочную, жадную до власти Церковь. Если ватиканские епископы горды, глупы и материалистичны – как ни больно ей было сознавать это, Домино полагала, что все так и есть, – если Рим духовно сломлен и воспрять не в силах – а Домино уже уверилась и в этом, – тогда куда же переместиться духовному центру, дабы утвердиться и возродиться на основе тех поучений Иисусовых, которым человечество в общем и целом если и следует, то с превеликим трудом?
– В сердце каждого отдельно взятого человека, – не замедлил с ответом Свиттерс. – Иных церквей нет и быть не может.
Его ответ поразил Домино до глубины души – и настолько застал врасплох, что, рывком выпрямившись на табуретке, теперь она медленно поникала вперед, точно подсолнух, который не в силах более выносить бремя своего венца; секунд на тридцать, никак не меньше, она настолько глубоко ушла в мысли, что глаза ее превратились в две чернильно-черные кляксы. Свиттерс ущипнул ее за коленку (одна из тех вольностей, что теперь он позволял себе крайне редко) – и глаза заморгали и вспыхнули снова, точно лампочки модема после подачи электричества.
– Я имела в виду – географически, – пояснила Домино. – Где возрожденная Церковь Христова обретет новый центр в физическом мире?
«На Уолл-стрит? В Диснейленде? На острове Дьявола?» – размышлял про себя Свиттерс. Местоположение штаб-квартиры католического мира занимало его настолько мало, что он даже не потрудился предположить что-нибудь всерьез.
– Вся Западная Европа ничуть не лучше Рима, а Соединенные Штаты Америки – не то чтобы вполне в стиле Иисуса, ты не находишь?
– Уж больно суматошно там, – согласился Свиттерс.
– Христос всегда избегал власть предержащих; так нам рассказывают. Он предпочитал общаться с блудницами, мытарями и грешниками, он обращал свои проповеди к заблудшим и униженным. Разве не так? Ну так вот в России – огромное количество душ, бедных материально и духовно, душ потерянных и жаждущих перемены. Просто-таки чистая доска и плодородное поле. А что прикажете делать с нечестивой землей? Набросить на нее мантию святости – есть ли способ лучше? Да? Oui? [263]Заменить дурного короля честным крестьянином, заменить деспотического Папу раскаявшимся большевиком – разве такое деяние не отвечает суровому духу Христова учения? И что не менее важно, перемещение краеугольного камня христианства в Россию, возможно, помогло бы преодолеть трагический раскол между западной и восточной православными церквями, объединило бы их чины. Стольких страданий на стольких уровнях возможно было бы избежать, если бы у Церкви достало благодати внять словам Богородицы. В недвижном покое Ее Непорочного Сердца беспорядочные кривляния Сталина показались бы грубым фарсом, комичным и дурацким одновременно, и поддержки он бы не нашел. Не забывай, это все 1917 год – тогда еще было время.
Читать дальше