Том Роббинс - Свирепые калеки

Ну разумеется, нет. При всем своем христианстве Тофик. – араб и, следовательно, подвержен тем же сексуальным комплексам, что среди мужчин Среднего Востока достигли титанических, просто-таки мирониспровергающих пропорций: именно эти комплексы породили покрывала, бритье головы, клиторидэктомию, домашние аресты, сегрегацию, всевозможные позы мачо и три основные религии. «Должно быть, здешние женщины – это нечто!» – думал про себя Свиттерс. С огненными бедрами, с вагинами из чистого золота, либидо их ревет подобно диким ослам и громоздится над миром подобно песчаным дюнам. Неутомимые, неукротимые, непостижимые, эти женщины просто-таки наизнанку вывернули сексуальное животное более слабое и сподвигли его возводить культурные, политические и религиозные стены с целью сдержать их глубинные, бурлящие соки, – стены столь крутые и неподатливые, что незыблемо стоят и по сей день. И на комплексы пениса Левант монополию отнюдь не держит; два великолепнейших создания мира, тигр и носорог, в 1998 году едва не оказались в числе исчезнувших видов только потому, что азиатские мужчины считали, будто, съедая соответствующую часть анатомии этих животных, они тем самым укрепляют свои драгоценные уды; а угрожающе избыточный рост населения в рамках многих наций объясняется насущной потребностью мужей публично демонстрировать свою мужскую силу, вынуждая бедных жен все время ходить беременными. Однако именно на Среднем Востоке концепция жесткого вагино-надзора проявилась наиболее драматично и обернулась наиболее затяжными последствиями; и Свиттерс (который и сам испытал легкий приступ «коитальной недостаточности» после того, как сестра Фанни удрала с его койки) был бы очень не прочь посетить шатры этих знойных семитских и до-семитских девчонок. Это мужчины у них – плаксы и трусишки с комплексом неполноценности, или их женщины в самом деле настолько свободны и пылки? Как бы то ни было, уж будьте уверены, он, Свиттерс, заучил бы название их наводящего ужас сокровища на всех племенных диалектах, что есть.

В его грезы, в его фантастические томления о машине времени, что могла бы переместить его на ту же улицу Дамаска за пять тысяч лет в прошлое, то и дело вторгались все новые извинения Тофика. По всей видимости, водитель вообразил, будто его гость обиделся.

– Мне страшно жаль, друг мой, но с рассветом мне опять в путь. Я не думал, что оно так обернется.

– Нет проблем, – заверил Свиттерс. – А ты не будешь ли проезжать где-нибудь поблизости от ливанской границы? Подбросил бы и меня заодно.

– Ох, нет. По правде говоря, – Тофик рассмеялся, – мне пилить обратно в монастырский оазис.

Инвалидное кресло резко затормозило.

– Зачем? Что ты такое говоришь?

Мигрень выстрелила из ушей, точно струя воды из моллюска. Таким бодрым он вот уже много месяцев себя не ощущал.

Тофик заметно встревожился: уж не оскорбил ли он ненароком американца опять?

– Да эти два иностранных джентльмена в гараже. Хотят, чтоб их туда завтра отвезли.

Свиттерс застыл на месте.

– Зачем?

– Ну, по делам Церкви, надо думать. Один из них – ученый-теолог из Лиссабона, что в Португалии, а второй – юрист в штате Ватикана.

– Это они тебе сказали?

– Они сказали боссу. Я повезу их в его машине с приводом на четыре колеса. Понятное дело, грузовик гонять незачем. Джентльмены не смогли нанять машину в аэропорту, потому что водители соблюдают рамадан.

По пути в Дейр-эз-Зор они с Тофиком обсуждали рамадан, и Свиттерс еще удивлялся, почему, если народ в ладу с Божественным, отчего бы не считать священным каждый месяц; зачем эти обособленные места и даты, отчего бы вторнику не быть столь же исполненным величия, как воскресенье или суббота, и отчего бы твоему ватерклозету не заключать в себе столько же святости, как, например, Мекке, Лурду или Бенаресу? Но если Тофик полагал, что мысли такого рода занимали его гостя в тот момент, он глубоко ошибался.

Иностранные джентльмены в гараже… У того, что помоложе и потоньше (ему где-то под сорок – гибкий такой, как фасолевый стебель), лицо – что листок с инструкцией к детскому конструктору: на первый взгляд все просто, заурядно, доступно, но чем дальше, тем оно становится невразумительнее. Однако тревогу внушали главным образом его манера и мимика. От зачесанных назад черных как смоль волос до носков сшитых по индивидуальному заказу туфель итальянец держался с сознательным изяществом коммерчески ориентированного мастера боевых искусств. Он изображал равнодушную расслабленность, однако каждый мускул был что туго сжатая пружина, в любой момент готовая яростно распрямиться. Такой вид Свиттерс наблюдал у многих уличных оперативников, у многих киллеров. Бывали времена, когда нечто подобное он видел в собственном зеркале.