Фридрих Горенштейн - Ступени

— Зачем, — крикнул Юрий Дмитриевич подходящему из глубины коридора Григорию Алексеевичу, — что здесь происходит? — Ему приходилось запрокидывать голову, чтобы отстраняться от поцелуев жены. — Мне неприятна эта женщина… А теперь вообще… Я, кажется, люблю другую… Боже мой, когда я кому-нибудь неприятен, я стараюсь обходить его десятой дорогой…

— Хорошо, — всхлипывая, говорила Нина, — я уйду… Но ты разденься, ложись… Я так беспокоилась… Григорий Алексеевич мне позвонил… Мы всю ночь на ногах… Мы звонили, ездили…

— Григорий, — сказал Юрий Дмитриевич, — ты ведь умный человек… Я так замечательно провел день… Ночь… Я так много нового повидал… О многом думал… Я расскажу тебе…

— Потом, — сказал Григорий Алексеевич. — Сейчас ты примешь ванну — и в постель… А потом мы поговорим…

Теплые струи воды из-под душа освежили Юрия Дмитриевича.

— Я сегодня много думал о христианстве, — сказал он, — о религии… Религия есть начальная стадия познания… Ибо придание формы человеческому незнанию есть первый шаг познания… Но она слишком рано застыла в догму…

Он слышал, как всхлипывает Нина, и ему стало стыдно, что он голый говорит какие-то серьезные слова. С этим чувством стыда он и заснул, и, может, потому ему снились кошмары. Сначала в окна, хоть жил он на седьмом этаже, заглядывали какие-то подростки, а потом один кинул сквозь стекло, не разбив его, однако, какой-то предмет, напоминающий футбольную камеру, но только продолговатую. Потом началось вовсе нечто путаное. Ходили призраки, и сквозь тела их просвечивали красные позвоночники. Больной товарищ, кто именно — осталось непонятным, — исчез, и в кровати у него оказалось два толстых веселых повара.

— Повара, — крикнул Юрий Дмитриевич, — любите друг друга. И в ответ повара весело расхохотались.

Возможно, смех этот и разбудил Юрия Дмитриевича. Был уже вечер. Нина и Григорий Алексеевич сидели поодаль у стола, а у кровати сидел Бух, маленький, чистый, в свежей рубашке с перламутровыми запонками, и дышал в лицо мятными лепешками.

— Здравствуйте, коллега, — сказал Бух.

— Здравствуйте, Бенедикт Соломонович, — сказал Юрий Дмитриевич и привстал на локте. — Что, delirium?.. [1] безумие (лат.). Или уже amentia? [2] бессмыслие (лат.).

— Юрий Дмитриевич, — сказал Бух, — я глубоко уважаю вас как талантливого патологоанатома, как умного и интересного собеседника… Однако сейчас я прошу вас быть благоразумным… Вы переутомлены, и если вы не пройдете курс лечения, то можете заболеть тяжело и серьезно.

— Ну и что же, — сказал Юрий Дмитриевич. — Допустим, я заболею… Или уже заболел… Но ведь я постиг вещи, недоступные вам… Что мы знаем о человеке? Наши познания о человеке на уровне представления философов прошлого о земле как о плоском предмете… Например, можете ли вы себе представить мои ощущения на асфальтовых ступенях, когда я шел к небу и гремел колокол… Или кольцо… Я сам видел, как в кольце, опущенном в стакан с водой, возник домик на холме, и переднее окошко светилось…

В комнату вошла медсестра, очевидно, ранее она сидела в кабинете Григория Алексеевича. Сестра вынула ампулу и вставила в шприц иглу, о чем-то тихо разговаривая с Бухом. Потом медсестра взяла Юрия Дмитриевича за руку, приподняла рукав рубашки, Юрий Дмитриевич почувствовал запах проспиртованной ваты, почувствовал, как игла мягко вошла в тело, и покорно опустился на подушку.

Ночь он проспал спокойно. Лишь перед самым пробуждением ему приснилось, что Бух не ушел, по-прежнему сидит, правда, не на стуле, а прямо на кровати поверх одеяла, в пиджаке и белых кальсонах. Это развеселило Юрия Дмитриевича, и, проснувшись, он долго лежал и улыбался. Несмотря на слабость и головокружение, чувствовал он себя хорошо. Завтракал Юрий Дмитриевич, сидя на постели в пижаме. Нина подала ему чашку жирного бульона, в котором плавала куриная печенка, и, поскольку из-за слабости Юрию Дмитриевичу трудно было удержать чашку на весу, Нина поддерживала пальцами донышко. В одиннадцать пришла медсестра делать укол. У медсестры были мягкие, нежные пальцы, и Юрий Дмитриевич спросил ее почему-то:

— Вы замужем?

— У меня уже дочка замужем, — сказала медсестра, — студентка… Вам экзамен сдавала…

— Это интересно, — сказал Юрий Дмитриевич, — наверно, красивая девушка… Знаете, я подумал, все-таки человек должен часто влюбляться… Любить он может одну, но влюбляться часто… Это ведь такое очищение, такое обновление… А как же мораль, спросите вы. Но, в конце-то концов, бром оказывает вам неоценимую услугу… Микстура Бехтерева и так далее… Несмотря на то, что бром — яд и ведет к удушью, ожогу легких при неумелом обращении…