Сергей Жигалов - Бродячие собаки

— Я бы сам на нее посмотрел. Жена ее отдала на лето. Она от пастуха куда-то сбежала. — Венька хотел было рассказать про щенков. Как Подкрылок возил их в седле, но Глеб его перебил.

— Я бы хотел завести волка. Верного и злого. Чтоб он за меня мог любому горло перервать!.. Иногда ночью звонят в дверь. Я никогда не спрашиваю. Представляю, как я открою, а он выстрелит мне в живот. Буду вот тут в коридорчике ползать, истекать кровью. А волк мой кинулся бы на убийцу и порвал ему горло. — По щекам Глеба катились пьяные слезы. — Ты приедешь меня хоронить?… Ты сильный мужик. Ты простой и сильный. Ты им не верь! Ни бабам, никому. Это я тебе говорю, я, Глеб Канавин. Ты верь только своей собаке. Она тебя никогда не предаст. У меня три жены было. Последняя была на двадцать три года моложе. — Он поставил на пол пустую бутылку и взялся за другую. — Мне сорок пять. Тебе полезно послушать меня. Вениамин, я прочел тысячи умных книг. Я много думал. Знаешь, молодую жену я любил, как свою душу. А она, стерва, меня предала чуть не с первым встречным. — Глеб пьянел на глазах. — Ты честный и сильный мужик. Ты знаешь, кто ты? Ты — пуля. Тебя кто-то оттуда, — Глеб ткнул бутылкой в потолок, — посылает в цель. Мишенью может быть твой прокурор, губернатор, бизнесмен… Ты разрывная пуля. И ты всегда помни. Кусочек свинца тот в лосе — это фигня. Это ты пуля. Карающая пуля. Такое у тебя в жизни предназначение. И ты не должен мучиться угрызениями совести, что ты кому-то сделал больно. Испортил карьеру. За тебя отвечает тот, кто тебя выпустил. Ты меня понимаешь?

— Мы бы проехали мимо них и ничего бы не было. Значит, мы сами с Рассохиным решаем, а не там наверху. — Веньке сделалось любопытно. Он видел — Канавин не притворялся, не умничал, он так думал.

— Не все так просто. Ты пей пиво. Пей, там его полон холодильник. — Глеб ходил по комнате, мелькал коленками. — Ты пуля с самонаводящимся на цель механизмом вот здесь, — шлепнул себя по лбу, расплескав пиво на халат. — Достоевский сказал: чудо, тайна, авторитет. Он забыл сказать про пулю с самонаводящейся боеголовкой. Но все это не то. Старик забыл главное — ЛЮБОВЬ. Не, не про ту, губки, глазки, цветочки, сосочки. Неа-я! Слушай меня: «ЕСЛИ ИМЕЮ ДАР ПРОРОЧЕСТВА И ЗНАЮ ВСЕ ТАЙНЫ, ТАК ЧТО МОГУ И ГОРЫ ПЕРЕСТАВЛЯТЬ, А НЕ ИМЕЮ ЛЮБВИ, ТО Я НИЧТО. И ЕСЛИ Я РАЗДАМ ВСЕ ИМЕНИЕ МОЕ И ОТДАМ ТЕЛО МОЕ НА СОЖЖЕНИЕ, А ЛЮБВИ НЕ ИМЕЮ, ТО МНЕ В ТОМ НИКАКОЙ ПОЛЬЗЫ». Вот в этом, Вениамин, вся моя трагедия. Я уже давно никого не люблю. Все предают, лгут, развратничают и судят друг друга, рядят. Я просто тоже, как ты, одинокая злая пуля. — Глеб присел на корточки, прислонившись спиной к косяку. — Найди мне волчонка. Я его выращу. Он будет охранять меня. Волк. Когда я открою дверь ночью и тот тип выстрелит мне в живот из обреза, он бросится и разорвет ему горло… Приезжай тогда меня хоронить…

Когда прощались, Глеб как бы разом протрезвев, долго не отпускал Венькину руку.

— Если эти начнут тебя душить, я тебе помогу. Как говорит мой друг из «Альфы» Серега Заманов, помогу конкретно.

Пали на окаменевшую степь белые крылья снегов. Заспанная зимняя заря чуть зарумянилась над холмами. Вспыхнул живым комом золота мышковавший на пашне лисовин. Вытянулся в струнку, прислушиваясь к шуршавшей под настом мыши. Но равномерное похрустывание снега насторожило ловца. Лисовин отбежал, сел на бугор. Снизу, от родников, трусила волчица. Он проводил ее глазами до фермы, где он прошлой зимой до отвала кормился мышами. По осени лисовин, было, сунулся с намерением выгнать наглую гостью из «лубяной избушки». Клочья полетели от седой шубы. Спасла лисовина косо прислоненная к стене жердь. Кошкой взлетел по ней он под крышу. Угнездился и до вечера жался там рядом с голубями. Капельки крови из драного бока летели вниз. Дразнили волчицу. Целый день она лежала у стены, караулила лисовина, не свалится ли.

Сквозь прорехи в шифере крыши лисовин увидел, как она пошла на водопой, и стрелой в степь. Мышей и в ометах соломы пропасть, а шуба-то одна разъединственная на всю жизнь.

… Скрылась в темном зеве база волчица. Близко, совсем близко шуршала, ползала под снегом мышь. Взвился рыжей свечкой лисовин, смаху пробил снежную корку. Хватнул пустой снег, выплюнул, закрутил мордочкой. Промашка. И тут же насторожился, встопырил ушки. Летел, накатывался железный рокот. Рыжим языком пламени заплескался лисовин по ковылю к норам. Одно спасенье от этого железного рокота в темной глуби под землей.