Сергей Жигалов - Бродячие собаки

«Осторожничает, барсучина», — подумал Курьяков, глядя как дежурный капитан отмыкает замок на двери оружейной комнаты, достает карабин.

Он вышел из здания райотдела и сунул карабин в багажник «Нивы». Из прорвавшейся газеты, будто чей-то глаз блеснул вороненый ствол, и к прокурору вернулось игривое настроение, посетившее его во сне: «Доподмигиваешься, киллер…»

Дома он переоделся в рабочую одежду.

— Пап, мы тебя целый час ужинать ждем, — надула губы дочь. — Опять на охоту?

— Погоди, Ленок, машину надо там подремонтировать. — Курьяков похлопал дочь по спине. — Ешьте без меня. Никто не звонил?

— Был какой-то звонок. Незнакомый кто-то, не представился… Да ты под шафе, папан. Молодец, мы его ждем, а он гуляет.

— Ленок, Чека явки не проваливает, агентуру не сдает.

Все в том же нервно-игривом настроении Курьяков вышел во двор. Стояла кромешная темень, по железу сыпал дождичек. Он включил фонарь на крыльце, запер ворота на засов, огляделся. В свете фонаря летели серебряные дождинки-искорки. Никто не мог теперь помешать ему убрать Главного Свидетеля. «Он лежит в багажнике и ждет своей участи. У меня к нему нет жалости. Он киллер, профессиональный убийца. Может, в самом деле из этого карабина убивали людей?…» Выпитый в кабинете Штырлина коньяк подхлестывал воображение. Он включил в гараже свет. Развернул газету. Карабин привычно лег в руки, будто ластился к хозяину. Прокурор привычно отработанным движением вскинул СКС к плечу и тут же опустил, нарочито грубо швырнул на верстак. Ствол звякнул о металл, будто ойкнул. Ему вдруг показалось, что в углу кто-то вздохнул. Он подошел к двери и закрыл изнутри на защелку. Потер зачесавшееся бедро. Зажал в тиски ствол карабина.

Полотно ножовки вжикнуло по стволу, оставив зазубрину.

«Надо смазать маслицем, чтобы не скорготало», — подумал прокурор и опять почесал бедро. Достал масло, капнул на полотно, растер тряпкой: «Я не буду тебя убивать, — все в том же шутливом тоне подумал он. — Ствол. Сейчас я сделаю из тебя евнуха… Им отрезают яйца, а я отрежу тебе ствол. И ты никогда больше не поимеешь ни лосиху, ни медведицу, ни свинью…»

Ножовка визгливо вжикала по стволу, никак не брала каленую сталь.

«Когда-нибудь на охоте расскажу, как я ночью в гараже кастрировал киллера», — бодрил себя Курьяков. Бедро чесалось нестерпимо. Он положил ножовку на верстак. Расстегнул ремень, приспустил штаны, вывернулся боком к лампе. На белой коже пониже сустава белели маленькие, как от ожога крапивы, пузырьки. Разглядывая их, он почувствовал, как чешется запястье, задрал рукав. С внутренней стороны повыше кисти белели такие же пузырьки. Зачесалось под мышками. Он вспомнил, что легкий зуд ощущал еще в кабинете Штырлина: «На коньяк аллергия». Он опять взялся за ножовку. Полотно выгрызло поперек ствола полоску. Курьяков спешил, теперь все тело чесалось нестерпимо.

«Тот черный тип с дульными зрачками подсыпал мне в коньяк яд — додурачился», — вслух выругался Курьяков. Бросил на верстак ножовку и обеими руками, не в силах терпеть, принялся чесаться. Вспомнил, как на охоте переходил речку и по грудь провалился в полынью. Успел положить поперек полыньи карабин и, опираясь на него, выбрался на лед.

«Если бы не карабин, затянуло бы течением, — подумал прокурор. — Он меня спас, а я распиливаю».

По спине катился пот, тело под одеждой горело. В каком-то исступлении он ширкал ножовкой все быстрее и быстрее. Когда обрезок ствола звякнул о бетонный пол, Курьяков, торопясь, спустил штаны и обеими руками стал с наслаждением расчесывать низ живота, в пахах, ляжки. Постанывал при этом. И тут на оцинкованный верстак из-за спины упала тень. Прокурор поддернул штаны и хрюкнул будто от удара в живот. В сумерках гаража, привалясь плечом к «Ниве», стоял человек. У него были быстрые, как ртуть, глаза и металлическая улыбка. Он мгновенно узнал его.

— Пилишь? — Призрак протянул Курьякову руку. Тот пожал. Куртка на пришельце была сухая.

«Значит, все это время он был здесь и смотрел за мной». — От этой мысли Курьяков пришел в ярость.

— Я тебе русским языком сказал, чтобы ноги твоей здесь не было!

— Я по делу, — сказал гость и покачнулся.

— Наглеешь, — постепенно приходил в себя Курьяков. — Я тебя не для того отмазал, чтобы ты меня дискредитировал вот так. Мог бы позвонить.

— Звонил. Тебя не было. Дочь брала. Я тебя не просил меня отмазывать.

— Наглец! Без меня ты бы выше верхнего предела схлопотал.