Это «Натаха прикатила», как окуневые иголки впились, пухли и ныли под сердцем. Много о чем думалось, но больше мучила загадка: «Насовсем-то почему?…»
Тут погода испортилась. Дождь со снегом вперемешку. На воду вышли в сумерках. «Прогресс» на двух моторах крался вдоль тальников, похрюкивал. За ветровым стеклом на доске ежился Генка Рассохин с областной инспекции. Все браконьеры от Ульяновска до Астрахани знают Рассоху, что деньгами не купишь и под стволом не сморгнет. Отчаянный, верткий, как угорь. И брал Рассоха бракуш не отвагой, глазами брал. Глянет человеку в душу из-под долгих ресниц, будто весть радостную принесет. И самый отпетый бракуша стишает. Ведет инспектор допрос протокольный, а глазами будто утешает, де, мы-то с тобой друганы, знаем: ерунда это все, муть донная… И самые лютые бракуши вроде как под наркозом послушно все исполняют, а потом руками всплескивают: нас сколько было… Мы бы его, как котенка в ведре, утопили… Протокол на себя подписали… И вроде бы тверезые. Ну, Геннадий Федорыч, ну, Рассоха! С годами в этой неравной войне на воде рассохинские глаза от частых взрывов злобы и ненависти будто припудрило серым пеплом. И редко какой состарившийся на воде двуногий хычник не пригибался законопослушно под рассохинским взглядом.
Сидит Рассоха, будто ястребок на ветке, голову в капюшоне от встречного ветерка прячет. Рядом с ним Славик Неретин, лейтенант из райотдела милиции. В форме, при табельном оружии. Неделю, как из Чечни вернулся. Недовольный, что в рейд отправили. Зуб у него разболелся. Все за борт слюной цикает.
Дождь в снег откристаллизовался. Белая стена на черной глади встала. Ни неба, ни берега. Но Венька водоем, как свою ладонь, знает. Вдоль кустов скользит катер, мотором похрюкивает. Рассохин махнул, подальше, мол, от берега прими, а то пенья-коренья. Кошку стальную за борт на шнуре бросил. Тянется за катером, скребет по дну кошачья лапа. Сеть попадется, непременно зацепит.
Пять минут не прошло — дерг, есть. Сеть поймали. Вытаскивать не стали.
— Сдай чуть назад, — зашипел инспектор. — Кошку выпутаю. — Пока, перегнувшись за борт, в ледяной воде возился, руки настудил. Сунул кисти в куртку подмышки. Голову угнул. — Давайте хозяев на живца возьмем.
Отошли метров на двести, ткнулись в кусты. Ласка, было, на берег выпрыгнула. Зашуршала в тальнике. Венька пискнул мышью, прыгнула на катер. Прижалась к Венькиным ногам. Сама вся в тальник нацелилась. Ушки навострила. Ондатра возится у берега, хрустит — рака поймала. Мышь в когтях у совы запищала… Круговорот еды в природе.
Когда заряд снега стишает, проглядывает багровый глаз костерка на берегу. Хозяева сетей греются. Им там у огня-то благодать. А тут в мокрой стальной посудине крючишься. И от мутной полой воды поднимается в душе злоба на тех, у костра. Могли бы в теплой квартире, у телека, чаек попивать, а они в такую страсть на черную воду вышли. Что бы там ни говорили, а самая азартная охота есть охота на человека. Не было бы их, не было бы и этой охоты на живца.
Крючатся, дремлют в катере охотники. Хлопья снега, кажется, все печенки-селезенки присыпали. И никогда он не растает, и никогда рассвет не придет. Ласка брюхатая в ногах у Веньки угрелась. Даже сквозь резину сапог от ее бока тепло чувствуется: «Зря я ее взял, скоро щениться ей», — вяло жалеет егерь.
Вскочила Ласка. Венька глаз один приоткрыл — на воде огонек от фонарика плавает.
— Гады, по-темному хотят сняться. — Венька кнопку стартера ущупал. Будто спросонок, захрюкали моторы. Вскинулся на носу продрогший ястребок, закрутил головой:
— Давай, Вень, полный вперед без света. Вплотную подойдем, сразу фару врубай. Я к ним в лодку прыгну, шланг с бензобака выдерну. А ты, — Рассохин наклонился к Славику, — кричи: «Руки вверх, я работник милиции. Стреляю без предупреждения!»
Венька тихохонько отпятил катер от ветел, развернул. Сколько раз он участвовал в таких рейдах. И всегда в момент перед броском сохнут губы, колотится сердце. В каждой клеточке возникает восхитительная отвага. Глаза обретают кошачью зоркость.
Вон лещ за бортом лопатой вывернулся, хвост черный раздвоенный выставил напоказ. Впереди в свете фонарика зеркальные осколки в воду сыплются — сеть достают. Минут пять подождали, чтобы сеть побольше выбрали и-и-и… Н-на! — рукоять газа на себя до упора. Взревел зверюгой катер, прыгнул, так что Ласка задом на ветровое стекло посунулась. Жались, мокли, мерзли ради этих мгновений «Н-н-аа!»
Читать дальше