Джон Апдайк - Давай поженимся

Когда он вернулся в постель, Руфь спросила:

– Чего она хотела?

– Утешения. Ричард уехал.

– Среди ночи?

– Видимо.

– Что ж... молодец.

– Чем же он молодец? Тем, что оставил женщину в полной растерянности? Мерзавец.

– А еще что она говорила?

– Ей было неприятно, что я здесь, а не в коттедже. Она, видимо, ожидала, что я высажу тебя, а сам поеду туда. – Джерри мучило то, что Руфь сказала “молодец”, явно намекая на его пассивность. – Я должен был так поступить? – спросил он. – Значит, чтобы завоевать твое уважение, надо встать, одеться и уйти из дома, как Ричард?

– Поступай, как знаешь. А какой у нее был голос?

– Благодарю, несчастный.

– С чего бы это? Ведь она получила то, что хотела.

– Ты так думаешь? Мне кажется, она сама не знает, чего хочет, – теперь, когда она это получила.

– Повтори еще раз.

– Нет. Я сейчас буду спать. У меня какое-то странное ощущение, – сказал он, пускаясь в очередную фантазию, за что его так ценили в студии рекламы, – будто я – Северная Африка и ноги у меня – Египет, а голова – Марокко. И весь я – сплошной песок.

Когда телефон снова разбудил его, он проснулся с чувством вины, так как видел во сне не свою “ситуацию” – не Салли, или Ричарда, или Руфь, а далекие уголки своего детства: горку на площадке для игр, которую натирают вощеной бумагой, чтобы скатываться быстрее, две потрепанные коробки с настольным хоккеем; кусок затоптанной травы за киоском, где дети постарше обменивались невообразимыми секретами, осыпая землю окурками “Олд голд”, – то прошлое, тот рай, где ты не волен ничего выбирать. Он пошел, спотыкаясь, заткнуть телефонный звонок – понимая, что повторяется, что сам обрек себя на бесконечное повторение, совершив этот грех, который свинцовой тяжестью давил ему на диафрагму. Звонила снова Салли, Салли; голос у нее обладал центробежной силой, и слова разлетались во всех направлениях – ей было унизительно снова звонить ему, она говорила задыхаясь, прерывисто.

– Эй! Джерри? Если я тебя кое о чем спрошу, ты мне скажешь по-честному?

– Конечно. Ты приняла таблетку?

– Только что приняла и решила позвонить тебе, пока она не подействовала. Хотелось услышать твой голос, прежде чем отключусь. Не будешь на меня сердиться?

– Почему я должен на тебя сердиться? Я чувствую себя ужасно от того, что нахожусь далеко. Ричард не вернулся?

– Нет и не вернется. – Салли произнесла это как-то по-старомодному, чуть в нос: так соседки когда-то выговаривали ему за то, что он топчет траву на их лужайках.

– Спрашивай же, – сказал он.

– Ты не сердишься, что я ему сказала?

– Об этом ты и хотела меня спросить?

– Вроде бы.

– Нет, не сержусь, конечно, нет. Я-то ведь сказал еще несколько месяцев тому назад, так что тебе за мной не угнаться.

– Ты все-таки сердишься, – сказала она. – Я так и подумала, еще когда раньше тебе звонила, что ты сердишься.

– Я немножко дохлый, – признался он. – Завтра буду в форме. По-моему, ты очень храбрая и достаточно долго все скрывала, и я очень тебе признателен. Ты дала мне большую фору. В конце-то концов ведь он сам обнаружил телефонные счета.

– Да, но я умела нагнать туману кое в чем и похуже. Я просто очень устала. Кстати, Джерри! Знаешь, что еще случилось? Это в самом деле ужасно.

– Что еще, солнышко?

– Ты меня возненавидишь.

Ему надоело говорить “нет”, и он промолчал.

Тогда она сказала:

– Я солгала ему. Я ему сказала, что мы никогда...

– Что – никогда?

– Я сказала, что мы никогда не спали у нас в доме. Я подумала, что это было бы слишком ужасно при его самолюбии. Ну, разве не глупо?

– Нет, не глупо.

– Я сумасшедшая?

– Нет.

– Пожалуйста, не говори ему. Если мы все пойдем в суд, там я признаюсь, но только ты, пожалуйста, ему не говори. Это ведь не твой дом, Джерри. – Таблетка начала действовать, и она говорила как-то странно.

– А зачем, собственно, мне это нужно? – сказал он. – Чем меньше мне придется с ним говорить, тем лучше.

– Он так уязвлен в своем самолюбии.

– Ну, такое впечатление он постарался создать у тебя. И сейчас он старательно ведет к тому, чтобы все почувствовали себя виноватыми.

– Обещаешь, что не скажешь ему?

– Обещаю.

– Вот я, к примеру, очень многое никогда не скажу Руфи. Интимное.

– Я же сказал: обещаю. Ты думаешь, ты сможешь заснуть? Сколько сейчас, черт возьми, времени?

– Эй?

– Да?

– Помнишь, тогда, в Вашингтоне, на тебя напала бессонница? Я никак не могла понять, что тебя так мучило. А теперь знаю.