Андрей Филимонов - Рецепты сотворения мира

В начале войны руки Галины добивались два летчика и поэт. Время было такое – летчики превосходили поэтов числом и умением.

Пятого декабря 1942 года ей исполнилось двадцать лет. В этот день на военном аэродроме Иваново приземлилась первая эскадрилья воздушной дивизии «Нормандия». Отличный подарок для студентки филфака.

Парни из «Нормандии» оказались такими нормальными и четкими, хоть влюбляйся в них с первого взгляда. Загорелые, улыбчивые, они светились на зимних улицах, как фонарики. Большое удобство в условиях противовоздушного затемнения.

Не зная ни города, ни языка, французы первым делом освоили дорогу к общежитию пединститута и с удовольствием вокруг него прогуливались. Даже на морозе они пахли одеколоном. При встрече рассыпались в бон суар и аншанте. О войне говорили насмешливо, словно фашисты – это больные зубы, а вылет на боевое задание – как сходить к доктору и залечить кариес. Не повод откладывать свидание. Не се па?

Свидания назначались. Языковой барьер преодолевали со смехом. Когда высокий летчик представился Гале – Je m’appelle César, comme Jules César, – она сначала не поняла, о чем это он, а потом до нее дошло, что у парня такой кураж, вроде мании величия. Но ей понравилось. Скромников она не сильно жаловала. Обсуждая ухажера с подругами, звала его «мой жулик Цезарь». Или просто «мой жулик».

Тридцать первого декабря второго года войны Дом культуры ткацкой фабрики совершенно офранцузился. Кавалеры сплошь шарм и шик. Барышни подпевают Эдит Пиаф. Веет ароматом парфюма, за который Коко Шанель продала душу вермахту.

Орлова танцевала с Цезарем, сладко нашептывающим, что это судьба. Ты – Галина, я – галл. Такое волшебное созвучие не может быть простым совпадением. Гитлер не навсегда. Цезари колотили германцев две тысячи лет, побьют и на этой войне. И – ах, какие у тебя глаза – серые, как небо над Ла-Маншем. Мы с тобой будем жить в свободной Франции. Апрэ победы я унаследую семейное дело – рыбную лавку в Дьеппе… Вот это он зря сказал. « Le poisson? – удивилась Галя. – Jamais! » Прямо так и ответила: рыба – никогда.

Через неделю после новогоднего бала ей принесли повестку из военкомата. Явиться с вещами. Галя положила в чемодан пудру, книжки, сухари и штуку материи. Прощальный дар советской власти. В октябре сорок первого фашисты подошли к Москве вплотную и чуть не сожгли кремлевскую хату дядюшки Джо. С перепугу он вспомнил молодость и разрешил населению грабить награбленное. Радио города Иванова, исполняя волю вождя, пригласило всех желающих на склады меланжевой фабрики – мародерствовать вволю, чтобы врагу не досталось. Той осенью сообразительные невесты обзавелась приданым. Отправляясь в дорогу, каждая брала с собой материю на обмен.

По указанному в повестке адресу багровый человек, похожий на заходящее солнце, сидел в прокуренном кабинете. Он зарычал:

– Поедешь в Ташкент. Немцы разбомбили эшелон Московского авиационного института. Нужны новые третьекурсники. Срочно!

– Товарищ военком, – возразила Галя. – Я учусь на филологическом и ничего не смыслю в авиации.

– Зачетку!

Она достала зачетную книжку, уверенная, что недоразумение сейчас разрешится. Военком, не глядя, разорвал ее и бросил в корзину.

– Паспорт!

«Порвет!» – ужаснулась Галя и опять не угадала. Красномордый запер краснокожую в стол. Выписал и прихлопнул печатью проездной документ.

– На вокзал!

Вечером она села в поезд, медленный, как китайская пытка. Неделю мучительно ползли до Урала, делая одуряюще долгие остановки. Наконец в окно вагона притащился Челябинск, после которого внезапно кончилась Россия. От предгорий Урала повернули в пустоту казахской степи, бесконечно унылой. Редкое перекати-поле докатится до середины Казахстана. Песок скрипел на зубах пассажиров. На земле желтели кости животных, Млечный путь блестел по ночам, как обглоданный позвоночник бога.

Ехали вдоль Млечного пути. Мимо кладбищ, где надгробия похожи на птичьи клетки. Сухари были сгрызены до последней крупинки. Голодающую Галю подкармливала интеллигентная ленинградская еврейская семья. Они ели странное: горох из детских погремушек. Когда вокруг Ленинграда сомкнулось кольцо блокады, эти умные люди отправились по магазинам, скупая целлулоидных попугайчиков, зайчиков и прочую дребедень, для грохота начиненную сухими горошинами. Погремушки потрошили, тем и спасались.

В Ташкенте секретарь приемной комиссии удивленно спросил: