Алексей Яковлев - Внутренние новеллы

— Ты что сдурел?! — подтвердила вслух мою мысль Дашка.

— Когда я покурю, становлюсь добрее, — Кондак рассмеялся, — и собраннее.

— Блядь, а о других ты подумал? — Дашка не унималась.

— На, пыхни. — Кондак протянул девушке трубку.

Я не курил. И Вовка тоже. Мы просто съели по горсти сушеных грибов и запили их водой из фляги.

— Что же вы как школьники, — услышал я за спиной голос серьезного человека, — Гоша уже достал из сумки фляжку с коньяком.

Сток закончился и началось дерьмо. Точнее, мы оказались в полном дерьме. В прямом смысле. Мы знали, что здесь окажемся. Канализационные стоки города заканчивались именно здесь. «Ответим калом радикалам!» Это была тоже своего рода художественная акция федерального масштаба. Из гигантских труб, очень похожих на наш тоннель, лились сточные воды, образуя озеро.

Я вспомнил, как вместе с доцентом Грибовым мы проводили первые полевые работы. «Это вам не «Война» с рисуночками на Литейном мосту и поцелуйчиками в губы ментовок, — пояснил он, когда мы уже на берегу недосчитались четверых человек из группы, — настоящий радикализм идет под руку со смертью. Нет лучше краски чем кровь». Тогда в самом озере сгинула под артобстрелом бабаёв половина нашей группы. Из оставшихся десятерых троих использовали в своем перформансе ЕБВЖО. Лишь через день под прикрытием дымовых шашек мы смогли обойти батарею и закидать художников гранатами. Говорят, после этого и появились Бабаи Гры.

Но сейчас тот берег молчал. Только тихий плеск воды из труб. Что случилось на той стороне? Или они ждут, когда мы все подойдем к берегу, и внезапно сделают «бобра». Не похоже. Мы пустили несколько дымовух, накачали лодку, и под прикрытием дыма пересекли озеро. Оно казалась подозрительно спокойным. Вот и батарея бабаёв.

Лодку спрятали среди развороченных бетонных конструкций. Никого. Брошенные орудия. Худзона после изоляции актуальных художников разрослась на сотни километров и отовсюду можно было ожидать провокации. Вовка достал камеру и начал снимать.

К вечеру мы углубились километров на двадцать. Первые десять из них — сплошь следы человеческой деятельности. Судя по трупам, большинство акций прошло около полугода назад. Свежих не было. Работа Ейки, не иначе. Но чем дальше мы уходили в лес, тем менее интересным становилось наше окружение. Лишь тропа вдоль реки выдавала присутствие человека. На привал мы остановились в прозрачном сосновом лесу. «Жаль, черника еще не созрела, — подумал я, — натуральные витамины были бы кстати». Перекусили консервами — костра не разводили. И правильно… Гоша вдруг уловил запах дыма.

Через лес, затем — через поле, вдоль канавы, низкими перебежками, по одному, к деревянному дому, стоящему в живой изгороди из цветущей сирени. Похоже, нас никто не увидел. И не услышал — странные размеренны звуки со стороны дома заглушили наши шаги. Зато мы сквозь кусты видели все, что происходило на лужайке перед крыльцом.

Двое мальчишек растирали нечто в белых фарфоровых ступках. Это нечто было цветным: у одного желтым, у другого — красным. «Желтое, возможно, сера. Если добавить селитру, уголь — будет порох. У них просто кончились припасы и теперь они делают порох вручную! Но что тогда красное? Фосфор? Зачем его толочь?»

На мои вопросы ответил бородач в клетчатой рубашке, который внезапно появился на крыльце.

— Все ребята, перерыв. Теперь вы понимаете, что каждая краска требует труда. И чтобы добиться точного цвета нужно немало усилий….

«Они совсем сошли с ума! Перетирают цветные порошки, чтобы затем смешать их с яичным белком! Зачем. Измазывать плоские доски и холсты, натянутые на рамы, что стоят возле крыльца? Я их сначала не увидел! Ужас! Полная деградация! Неужели они — это Ейка!» Дашка сидела открыв рот и отложив автомат в строну. Вовка продолжал снимать. Гоша что-то лихорадочно записывал.

Мне было нечего сказать… Однако вместо меня сказал Кондаков.

— Искусство не умирает! — услышал я справа его негромкий голос.

Затем раздался выстрел.

Конечно, эту историю можно было бы рассказать совсем по другому. Представить долгую дорогу через советскую Азию, от парома в Красноводске к Ашхабаду, от Ашхабада к Мары, от Мары к Чарджоу. Дальше — опять паром, только теперь через Аму-Дарью, и вот тебе Узбекистан. Сам Ташкент, высокое небо, разноязыкий город, Сеня, живущий на Чиланзара в квартире с огромным балконом, его подруга Дина, темноволосая девушка смешанного происхождения — да там все «наши» были смешанного происхождения, откуда другим-то было взяться? — с невероятно низким голосом. Красивая, между прочим. Длинные-длинные и при этом широко распахнутые глаза, острый и прямой нос, никак не нежные, но сильные и властные губы. В общем, она могла и умела, и это умение свое праздновала за всю масть, в чем у нас с Ксюшей не раз была возможность убедиться. В квартире на Чиланзара наличествовало только одно жилое место — огромный балкон, где и были брошены наши матрасы на расстоянии полутора-двух метров друг от друга. Так что никаких секретов! В центральной России подобных балконов не существовало и в помине. На балконе гуляло солнце, можно даже сказать, властвовало, часам к десяти уже было жарко, хотя только заканчивался март. Зато внутри квартиры пряталась прохлада. Однако пробраться туда было сложно. Маленькая комната и еще меньшая кухня были забиты до отказа — книги, пластинки, одежда, обувь, крупы, наши рюкзаки, мешки с травой. Чтоб извлечь что-то нужное, надо было долго рыться. Лишь трава и беломор обретались сразу. Естественно, они оказывались нужны чаще всего…