Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя

– Привет! – Бармен попытался хлопнуть меня по плечу, но Валерия прижала его руку к стойке. – Да отцепи ты от меня эту свирепую кошку! – возмутился бармен.

Это был Корнелий. Когда усы еще не росли по его телу так густо, мы сидели с Корнелием за одной партой. И после выпускного вечера виделись раза четыре. Как и положено одноклассникам, у которых был раньше повод ходить в одну школу, а после школы все законные основания встречаться как можно реже.

– Всю руку мне исцарапала, – продолжал возмущаться Корнелий.

– Она решила, что ты педик, – пояснил я.

– Теперь я решила, что вы – два педика, – уточнила Валерия.

– Мы одноклассники! – заявил Корнелий.

– Это еще ничего не значит, – заметила Валерия.

– У меня есть жена! – вякнул Корнелий.

– Бедная несчастная женщина с глубокой психологической травмой, – сразу же определила Валерия.

Корнелий, видимо, решил развеять всяческие сомнения по поводу своей ориентации, что, безусловно, Валерию только забавляло. Нет ничего глупее мужчины, который надеется хоть в чем-то убедить женщину. Если женщине ничего от него не надо – он может и не надеяться. Но достаточно показать ей что-нибудь интересное, ну хотя бы сто долларов, как женщина тут же заявляет, что полностью с ним согласна.

– Налей-ка лучше, – посоветовал я Корнелию. – Выпьем за встречу.

– Мне – текилы, – моментально согласилась Валерия и освободила Корнелию руку для раздачи на­питков. – Значит, вы с Милошем учились в одной школе?..

– Пыфффф! – сказал Корнелий, на большее его не хватило.

В сорокаградусную жару текила пьется с особым блеском. Уравновешивает температуру – с окружающей средой. Как будто в голове выключают солнце, и можно закусывать текилу хоть кактусом, все равно ничего не видно. Кстати, я слышал краем уха, что Корнелий живет теперь где-то в Греции, но никак не мог предположить, что повстречаю его на Крите.

– Как ты здесь оказался? – спросил я у Корнелия и обвел взглядом бар.

Под потолком висели старая печатная машинка и боксерские перчатки. Все стены бара были расписаны разноцветными фломастерами. Признания в любви, добрые английские выражения, фразы, слова, словечки, рисуночки и многоточия – трепанация мозга в момент литературного оргазма. У меня такое тоже случается.

– Зашел выпить пива, – рассказывал Корнелий, каким образом он оказался на Крите, – женился, протираю стаканы.

– Хорошая эпитафия, – опять согласилась Валерия и «крякнула» текилы.

– Я серьезно, – обиделся Корнелий.

– А она – нет, – вставил я. – Кстати, познакомься, это – Валерия.

Корнелий галантно посмотрел на Валерию исподлобья и сказал:

– Целую ручки.

– Ручки – это совсем неинтересно, – тут же ответила ему Валерия. – Вот если бы что-нибудь другое…

Корнелий набрал в легкие побольше воздуха, как ныряльщик перед погружением. Я поспешил задать ему очередной вопрос:

– Женился ты, надо понимать, на хозяйке этого заведения?

– На дочери, – отвечал Корнелий, выдыхая и… – Кто это?!! – все-таки взвыл Корнелий, указывая на Валерию пальцем.

Вероятно, об этом спрашивает бык у матадора, когда видит красную тряпку. А я и забыл, что Корнелий совсем не понимает шуток. С детства. Всякие шуточки только раздражали Корнелия, и он пользовался необычайной популярностью среди товарищей как самый подходящий объект для розыгрыша. Боже мой, как мы над ним издевались. С яростью молодой крапивы. Корнелий всегда возвращался из школы испачканный мелом, облитый чернилами и с полным «джентльменским набором» в своем портфеле. Набор состоял из: разноцветных презервативов, как запечатанных, так и распечатанных; пустой бутылки из-под виски; искомканной пачки сигарет; и «откровенных признаний» на ученических тетрадях – «от весьма озабоченных поклонниц». Эти признания мы сочиняли вместе с девчонками, и честно скажу – вот мои первые литературные опыты. Мы сексуально раскрепощались, цитируя друг дружке самые откровенные места из посланий нашему Корнелию. Спасибо тебе, друг Корнелий, ведь эти похабные «Опыты» привели меня к самому непредсказуемому результату…

«… Если бы я жил между тех племен, которые, как говорят, наслаждаются свободою по законам природы, уверяю тебя, читатель, я с величайшей охотою нарисовал бы себя во весь рост, и притом нагишом. Таким образом, содержание моей книги – я сам, а это отнюдь не причина, чтобы ты отдавал свой досуг предмету столь легковесному и ничтожному. Прощай же!…»