Василий Белов - Кануны

Побег председателя артели Крылова в неизвестном направлении, изъятие денежных и основных средств, а также преувеличение налогообложения изменили взгляд бухгалтера Шустова, и он еще за несколько дней до чистки написал заявление о выходе из ВКП(б).

Но Данило Пачин еще не знал, что ключи от сейфа и артельного шкафа были уже отобраны Скачковым от бухгалтера Шустова.

Дом Шустовых был под стать семье, такой же большой и широкий, в два этажа, с отдельной зимовкой, с горницей на зады и с чердачной светелкой. Даже и летом в иное время топили две большие печи: такое большое было семейство.

В роду Александра Леонтьевича долгожительство считалось привычным делом. Из каждых четырех прадедов обычно два-три доживали до того времени, когда правнуки начинали ходить по игрищам. Из каждых четырех прабабок две — три обязательно прихватывали перед смертью той поры, когда правнучки уже начинали невеститься.

По всем деревням окрест, а в иной и не по одному стояли такие же дома, и в тех домах жили многочисленные и многосемейные двоюродные и троюродные братья Александра Леонтьевича, жили также с дедами и прадедами.

Фамилия и родня многодетно была в чести у людей…

Данило Пачин еще раз со тщанием вытер о луговину свои хорошо промазанные сапожищи. Он крякнул, мысленно подбодрил себя и вступил на крыльцо.

Ворота открылись перед ним сами, бесшумно и широко. Данило знал: сработало какое-то хитрое приспособление. В другой раз он обязательно бы изучил половицу в крыльце, которая рычагом была связана с воротней защелкой (груз на сыромятной тетиве, пропущенной через блок, открывал ворота, когда кто-либо ступал на эту хитрую половицу).

Двое мальцов разного возраста, держа в руках по красной морковке, с интересом глядели из глубины сеней, девчонка лет двенадцати тоже остановила грабли, которыми она сгребала у крыльца брюквенную ботву. Данило прошел в сени, не мешкая открыл двери в нижнюю избу:

— Дома ли хозяин, здравствуйте!

На него пахнуло духом большого семейства, это был смешанный запах пирогов, пеленок, сапожного вара, солода, загнетки и соснового помела.

— Дома, дома, проходи, Данило Семенович, — отозвался Шустов. Данило не без опаски перекрестился, как-никак зашел к вчерашнему коммунисту. Потом подал руку Шустову.

— Садись, садись, только не испугайся нашей орды. — Шустов сучил сапожную дратву. — Брысь! Лягушата… Дайте-ко человеку место.

Большая, но с низким потолком изба, с лавками и полавошниками, шкапом и печью, разделенная на четыре неравные части, сообщалась со смежной такой же избой филенчатой, крашенной суриком двустворчатой дверью.

С коричневого потолка свешивалась большая птица, набранная из деревянных перьев, крылья и хвост настоящего тетерева красовались в главном простенке, над зеркалом. В красном углу мерцала лампадка, три нестарые иконы поблескивали серебристой фольгой.

Хозяйки, жены Шустова, не было, зато повсюду, по лавкам, за столом и за печью, был другой народ — старики и детишки.

— Кто пришел-то, не Гривенник? — Слепой сивый старик Осий, дед Шустова, слегка ощупал Данила, вернее, пошарил от плеча до колена..

— Не Гривенник, дедко, — засмеялся Шустов. — Данило Семеныч.

— Данилко?

Для Осия Данило все еще был Данилком, как и Александр Леонтьевич Санком. Данило спросил старика о здоровье, но тот нащупал чью-то ребячью головенку, начал гладить ее холодными негнущимися, словно бы просвечивающимися пальцами и рассказывать, как они с Гривенником ходили в работу, к тому же из-за печи вышел отец Шустова Леонтий Осиевич. Данило поздоровался с ним за руку.

— Ты, тятька, опять про своего Гривенника? — закричал на ухо отцу Леонтий Осиевич. — Дак ты не шибко про ево говори.

— А чево?

— А то, что он теперь у нас камисар.

— Не ври-ко, Санко, не ври.

Осий уже путал иной раз Леонтия Осиевича с внуком Александром Леонтьевичем, как путал свою невестку, мать Шустова, с его женой, а из нестарых ребятишек, своих правнуков, знал по имени только двух-трех старших, называя всех остальных именами старших.

— Каково молотишь-то, Данило Семенович? — спросил Леонтий, который по годам был всего немногим старше Данила, — Поди-ко, уж все охрястал.

— Какое, парень! Да я бы уж обмолотил, кабы руки-то не опускались. Я ведь к тебе, Александре Левонтьевич… Мне бы с глазу на глаз, на пару слов… А ты каков здоровьем-то?

Данило вновь обратился к отцу Шустова. Тот начал рассказывать про поясницу. Осий все говорил про то, как они с Гривенником рубили в Тигине хлев, двое ребятишек играли в лото за столом, а вдоль лавки, пуская пузыри, босиком ходил самый младший, его голый задок краснел в вырезе штанов. Двери в избу постоянно хлопали. Свои и чужие, маленькие и большие то и дело входили и выходили.