Татьяна Алексеева - Выход где вход

В конце перехода Вера сообразила, что находится прямо под Красной площадью. Близость Кремля её неожиданно разволновала. Как же давно не была она возле него! Риелторскими маршрутами Вера вдоль и поперек исходила чуть ли не все московские окраины, знала их достоинства и неприглядные стороны. А вот сердцевину родного города не навещала годами. Ей захотелось вспомнить, как всё это выглядит: Кремль, Манеж, Красная площадь…

Короткая прогулка — пока время позволяло — началась от Главной Библиотеки страны. Её соседство с Кремлем Вера в студенчестве ощущала как важный знак едва ли не мистического сво йства. Выходило, что аккуратные зубчатые стены физически опирались на авторитет слова, знания, классической литературы. Тысячи почтенных томов в подземном хранилище служили Кремлю невидимым фундаментом… И Вере грезилось, что тут скрывается намёк на истинную иерархию, прямая подсказка — что для российской жизни важнее.

Но теперь очертания библиотеки лишь напомнили ей об упущенных возможностях — недописанной диссертации, непрочитанных студентам лекциях, не выпитых на кафедре в обществе коллег чашечках чая. И не оглядываясь на библиотеку, чтобы не стать от слез соляным столпом, Вера двинула прямиком по Моховой, — мимо обугленного остова Манежа и развалин гостиницы 'Москва'.

Пустырь вокруг развалин обнесли по периметру разноцветной стеной рекламы. Гигантские картинки скрывали от глаз прохожих и Кремль, и Красную площадь. Выше рисунков — только небо. Прямо по ходу красовался ярко-синий плакат высотой с пятиэтажный дом. На водянисто-воздушном, ослепляющем синевой фоне парил силуэт жидкокристаллического монитора. Плакат перечеркивала броская надпись: 'Визуальная эра. Включи воображение!'.

Вид сгоревшего Манежа и пустота на месте гостиницы, деликатно прикрытая бумагой, Веру сильно обескуражили. Окрестности столичного Кремля для неё связывался с чем-то незыблемым. Она, конечно, знала об участи Манежа и гостиницы. Но где-то в глубине памяти по-прежнему бултыхалось выражение 'центральное руководство', мелькали картины энергичной стройки, стремительного и эффективного обновления. По её представлениям, иначе и быть не могло. Кремль обязывал. Встретить здесь невнятицу и разруху она меньше всего ожидала.

Вере припомнился Маринин рассказ о том, как они с Костей наблюдали памятный пожар Манежа. Туда стеклись все окрестные жители, все, кто смог глубокой ночью добраться пешком. Люди как завороженные глядели на полыхавшее свечой здание. Слабые отсветы озаряли затянутое черными клубами небо. Зубчатые стены и деревья Александровского сада сквозь плотный дым были едва различимы. Тогда все тоже наперебой вспоминали войну 1812 года, как и они вчера — со Светланой Савельевной.

А как рушили гостиницу, Вера видела своими глазами. Так случилось, что ровно в тот момент она пересекала площадь. Обломки пепельных стен крушила мощная машина, похожая на экскаватор, но с чугунным ядром вместо ковша. Под её напором открылось, что густо-серые стены внутри были красными, как кровь, — из-за кирпича. Багровая щебенка брызгами летела во все стороны. Пыль стояла на много метров над землей. Земля гудела и содрогалась. Этот скромный апокалипсис теперь прикрыли картинками с надписью: 'Включи воображение!'.

Тоскливое запустение воскресило в Вериной памяти утренний разговор с Костей — о гробах и пепелище как основе национального пейзажа. Строка 'любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам' и так весь день моталась в голове. Стучала как оторвавшаяся доска или кусок железной обшивки с крыши. Неприглядные руины возле Красной площади подтверждали Костину правоту. Хотя Вере не слишком-то хотелось в этом признаваться.

Нырнув в один из неприметных переулочков, она словно наткнулась на доброго знакомого. Обрадовалась крохотному зеленоватому особнячку с белыми колоннами. Он был весь как плющом обвит лепниной. Под крышей — изящный барельеф с гербом. Вокруг прилепилось несколько деревьев, обнесенных оградкой. Из каждого окна торчали ящики кондиционеров. Вера подивилась: особнячок ещё и их на себе тащит. Цепко держится за землю, не дает себя снести. Вот это — другое дело! Мимо таких домиков прогуляться — одно удовольствие. Не то что те унылые развалины возле площади.

А вон впереди и церковка, чуть-чуть не доходя до Лубянки. Рядом со входом прикручена новенькая, издалека поблескивающая доска, — не то латунная или, может, медная. Вера скользнула взглядом по надписи: 'храм Софии Премудрости Божией у пушечного двора, что на Лубянке, воссоздан по благословению Патриарха Московского и всея Руси, усердием Федеральной службы безопасности'. Остановилась и перечитала заново: 'Усердием Федеральной службы безопасности'. Не сразу поняла, что же её так царапнуло. Ах, вот оно… Стилистический диссонанс. Какое-то языковое несоответствие. 'Усердием', или 'от щедрот', или 'богоугодным попечением', но не могла такая фраза завершаться словами 'федеральная служба безопасности'.