Дмитрий Соболев - Остров

Но тут их беседу прервало появление в храме Иова и дьякона. При их появлении истопник поспешил ретироваться в боковые двери храма.

— Чудесное спасение! — провозгласил Иов. — Вашими молитвами пожар потушен. Обгорела только ваша келья, батюшка. Я все осмотрел, убыток небольшой, надо будет только стены побелить, да иконостас подновить. Правда, дух гари долго не выветрится.

— Хватит, — вдруг зло прикрикнул на них настоятель, — раскудахтались. Вы, батюшка Иов, не у себя в конторе, а в храме Божьем, и нечего тут дела мирские обсуждать. Храм, он молитву любит…

Иов и дьякон удивленно переглянулись и проследовали за Филаретом, который быстрыми шагами вышел из собора.

Настоятель монастыря Филарет находился в своей келье, рассматривая последствия возникшего здесь пожара. Действительно, огонь охватил только половину кельи, и из-за этого часть ее стен осталось белоснежно белыми, другая же часть была покрыта толстым слоем копоти. В закопченной части кельи находился и деревянный иконостас, который чудесным образом почти не пострадал. Во всяком случае, когда Филарет подошел к нему и стер с его поверхности обычным платком сажу, под ним оказался совершенно не тронутый огнем лик. Осмотр своей кельи Филарет производил в присутствии Иова, который со свойственной ему педантичностью объяснял настоятелю причины произошедшего пожара своим низким, хорошо поставленным голосом:

— Ваш келейник Федор заливал в лампу керосин и по невнимательности пролил его на пол. И сам не заметил, что пролил, а потом стал зажигать лампаду перед иконостасом. Но она не загоралась, и Федор обжег себе пальцы, бросил непотушенную спичку на пол… Все и полыхнуло. Увидев огонь, ваш келейник, вместо того, чтобы его потушить, с перепугу сразу побежал звать на помощь. Все ваши личные вещи, спасенные при пожаре, я приказал перенести в мою келью и надеюсь, что вы не откажитесь воспользоваться моей скромной кельей, на время, пока отремонтируют ваши покои. А я с вашего позволения займу более скромную келью, — смиренно закончил свою речь Иов.

Настоятель монастыря Филарет, шагал через монастырский двор со стеганым одеялом под мышкой. Он направлялся к входу в котельную. Паломников в этот поздний час у дверей кочегарки уже не было. Подойдя к двери, ведущей в котельную, Филарет прочел разрешительную молитву:

— Господи Иисусе Христе, помилуй меня грешного тот, кто в келье…

— Нет никого, — раздался из-за двери недовольный голос истопника.

— Как же нет, когда ты разговариваешь со мной, — удивился настоятель.

— А так, ветер вон тоже свистит, а ты его хоть раз видел? — раздался из-за двери все тот же недовольный голос.

— Ну, ты как хочешь, — сказал настоятель, — а я все-таки войду.

И он открыл дверь и вошел в котельную.

Отец Анатолий сидел на своем обычном месте, а именно на куче угля и смотрел на вошедшего настоятеля. Лицом и руками он был черен, как настоящий зулус, видимо истопник специально перемазал себя угольной пылью.

— Ты чего это так вымазался? Сам на себя не похож, — спросил изумленный настоятель.

— Это батюшка у меня пожар был… погорел я… все имущество мое сгорело. Сам еле живой остался, — весело сообщил истопник.

— И не совестно тебе надо мной насмехаться? Я, между прочим, твой начальник, — строго сказал Филарет.

— Господь прибежище мое и Спаситель мой, кого убоюся?.. — заныл старец.

— Да я не про то, — оборвал его настоятель.

— И я не про то, — улыбнулся истопник.

— Вот что я скажу тебе, отец Анатолий, — начал свою речь Филарет, — никогда я об игуменстве и не мечтал, всю жизнь хотел жить в пустыни, подвиг отшельнический на себя принять. Пожар этот, над которым ты все надсмехаешься, думаю, знаком мне был, чтобы начал я подвижничество. Ты как считаешь?

— Пути Господни неисповедимы! — отвечал истопник.

— Вот, пришел я к тебе, чтобы келью твою с тобой разделить, пока мою после пожара починят. Примешь?

— Мы люди простые, у нас умишко маленький. Ты настоятель, тебе и решать, — кротко ответил истопник.

— Ну, вот и отлично, — обрадовался настоятель, — будем вместе спасаться, молиться, да мыслям предаваться о Боге и вечной жизни…

— Только сразу предупреждаю, — заявил истопник, — я сосед беспокойный, кашель меня бьет, а иной раз так посреди ночи петь захочется, что аж сил нет.

— Петь я и сам люблю, а кашель, кашель это ничего. Я тоже не без греха, иной раз такая икота нападает. Особенно неприятно, когда во время литургии. И воды глотнуть нельзя и сдерживаться никаких сил нет, — доверительно сообщил Филарет. — Как думаешь, бесы это меня мутят?