Борис Хазанов - Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия

«Совсем дырявая память! — вздыхает она. — Я ведь знала, помнила, как вы с мамой вернулись из эвакуации… (Писатель не возражает). А ты, если не ошибаюсь, поступил в университет?»

«Не ошибаетесь».

«Не хочу мучать тебя бестактными вопросами, ты уж прости меня. Ты, кажется, снова уехал… надолго?»

«Уехал… на северо-восток».

Доктор Каценеленбоген заметил, что пребывание в здоровом северном климате имеет свою положительную сторону.

«Это верно», — сказал писатель.

Анна Яковлевна спрашивает, отчего он не живёт в их квартире, и снова ничего не остаётся, как в ответ пожать плечами.

«Извини мою назойливость, я не совсем понимаю. Но меня интересует. Чем ты всё-таки занимаешься? На что ты живёшь?»

«Я занимаюсь… — пробормотал он, — вы же видите». (Кивок в сторону стола).

«Je m’y attendais… [39] Я этого ожидала (фр.) . я так и подумала. Удаётся что-нибудь зарабатывать?»

«Для этого надо печататься».

«Я могу похлопотать, — сказал доктор Каценеленбоген. — У меня сохранились кое-какие связи».

Писатель поблагодарил. Анна Яковлевна возразила:

«Дорогой мой, вы меня просто изумляете. Какие связи?! В вашем положении… я хочу сказать, в нашем положении».

Она умоляюще взглянула на писателя, украдкой постучала пальцем по лбу.

«Что касается заработка, — продолжал он, — я работаю. Или, вернее, работал. Она меня устроила».

«Эта женщина?»

«Ну да. Ваша племянница».

«Мой Бог, какая она мне племянница. Седьмая вода на киселе… Скажи мне… (понизив голос) ты с ней в близких отношениях?»

«В общем, да».

Доктор Каценеленбоген изобразил на лице понимающую мину.

«Она тебя любит? Почему ты на ней не женишься?»

«Дорогая, почему молодой человек непременно должен…»

«Доктор, молчите. Я знаю, что вы хотите сказать».

«О женитьбе не может быть речи, — сказал писатель. — Мы принадлежим к разным этажам общества».

«Но ты выражаешься прямо как в старорежимные времена! Что ты хочешь этим сказать?»

«То, что сказал».

«Но ты её любишь?»

Писатель взглянул на Анну Яковлевну ничего не выражающим взглядом, посмотрел на рукопись со следами безобразия. Вопрос застыл на сморщенном личике Анны Яковлевны. Доктор Каценеленбоген обнаружил в нагрудном кармане своего пиджака сигару и занялся раскуриванием.

«Я не могу любить, — помолчав, сказал писатель. — Это свойство во мне убито».

«Что ты говоришь! Человек не может существовать без любви».

«Очень даже может».

«Я бы хотела знать, что ты пишешь: рассказы, романы?»

«В этом роде».

«В моё время считалось, что романов без любви не бывает. Слово роман, собственно, и означало любовную связь. Как можно писать роман и не иметь представления о том, что такое любовь! — Писатель молчал. — Что же вас связывает?»

«Что связывает… — Он усмехнулся. — Вероятно, постель».

«Немаловажный фактор», — заметил, выпуская дым, доктор Каценеленбоген.

«Доктор, не пытайтесь изображать из себя циника. Вам это совершенно не к лицу!»

«А также благодарность, — продолжал писатель. — Она приняла во мне большое участие. Не оттолкнула меня. Вам, может быть, неизвестно, что значит вернуться оттуда… Люди шарахались от меня, как от привидения. А она… И кроме того… вы спрашиваете, что нас связывает…»

«О! — и Анна Яковлевна всплеснула руками, сокрушённо закивала, — я так и знала! Подтверждаются мои самые худшие предположения. Вы слышите, доктор, они вместе курят опиум!»

«Нет, — сказал писатель, — не опиум. Теперь опиум не курят».

«А что же курят?»

«Ничего. Теперь колются».

«Колются, чем? Ах, впрочем, всё равно… Доктор! Вы медик, и вы молчите?»

Доктор Каценеленбоген отложил в сторону сигару.

«Я бы хотел взглянуть, — проговорил он. — Ну-ка, засучи рукав, живо. М-да. Совершенно верно. Именно так. Часто?»

«Нет, не часто», — сказал писатель.

«Что касается Валентины, от неё всего можно ждать, — со вздохом сказала Анна Яковлевна. — До чего мы дожили. Так что же это за работа, которая даёт тебе возможность проживать в этой избе?»

«Возможность проживать мне предоставляет милиция», — ответил писатель.

«Позволю себе заметить, — вставил доктор, — что нам с трудом удалось тебя разыскать».

«Я посудомой. Мою посуду».

Он попытался объяснить, что в столице развёрнуто большое строительство. Помнит ли Анна Яковлевна, где находилась Калужская застава? Так вот, ещё дальше. Там огромная гостиница. Горы посуды с остатками яств.

«Представляю себе, что это за яства. Значит, это она тебя устроила? Вероятно, она там занимает высокую должность».