Борис Хазанов - Вчерашняя вечность. Фрагменты XX столетия

Писатель промолвил:

«Может, он и есть. Только не про нас».

«Что ты такое говоришь! Теперь другие времена. Это так нужно! Всем нужно! Ты современную литературу читаешь?»

«Зачем она мне…»

«Послушай… — Она встала, взглянула на ручные часики. — Мне надо торопиться. Ты тут посиди… Я скоро вернусь».

Он покачал головой.

«Можешь не возвращаться. Минутку… Что я хочу тебе сказать. Ты говоришь, другие времена. Будь на моём месте человек в десять раз талантливей, всё равно ничего бы не получилось. Что это за времена, что это за эпоха, когда какого-то Элвиса Пресли боготворят десятки, сотни миллионов… О чём тут толковать… Пресли отменил Бетховена. Телевизор обесценил Пруста, обесценил Толстого… Прости, я заговорился… Не об этом речь. Что я хочу сказать… Мне сегодня как-то нехорошо, надо бы лечь. Я, пожалуй, пойду… Моя милая… Я счастлив, что повидал тебя, что у тебя всё в порядке… Всё в порядке…» — бормотал он, не замечая, что рядом никого уже нет.

10 июля

К нему подошли.

Он поднял голову.

«Отдыхаем, папаша?»

Их было трое, в кожаных куртках с металлическими застёжками.

«Ну-к, подвинься…»

Нищий молчал и не двигался.

«Подвинься, ё…ный в рот!»

Один из них плюхнулся на скамью и начал его оттеснять, так что он чуть не слетел на землю. В чём дело, спросил он, вставая. Сучий потрох, блядина, ответили ему. Доставай, что ты там насобирал.

Он взглянул на одного, взглянул на другого. Сейчас, сказал он. Прихлопнул на голове старую шляпу. Сунул руку в штаны и выхватил финку.

«Вот что, отцы… — Он стоял, расставив ноги, держа нож у живота лезвием вперёд. — Гребите отсюда. Пока хуже не будет».

Он не желал им зла.

«Эва, какой шустрый…» — они переглянулись. Один стал заходить сзади, писатель косился на него. Он рассчитывал, бросившись на главного, расчистить себе путь к отступлению. Его опередили. Оружие было выбито у него из рук молниеносным ударом ногой, другой удар сзади свалил его наземь.

Его обступили. Кованым сапогом — под ребрину.

«Канючить милостыню. На святом месте. Господа Бога гневить, Родину нашу позорить, с-сука!»

«Ребята, — бормотал нищий, — я же не знал…»

«Будешь знать! Васёк, поучи-ка его маленько».

Васёк поучил.

«Ещё раз тебя тут увижу, — зловеще сказал главный, — пеняй на себя».

И голос свыше, как эхо, прогремел:

«Пеняй на себя!»

Vox populi, vox Dei. [63]

Ночь с 10 на 11 июля 1997

Выйдя из метро, он поплёлся по Боярскому переулку и увидел, что его ждут. Наконец-то! Оба вошли в подъезд; писатель открыл дверь своим ключом. Было уже поздно, квартира спала.

Он повалился на раскладушку. Юноша в чёрном молча сидел у его ног. Некоторое время они поглядывали друг на друга, хозяин о чём-то мечтал, потом спросил:

«Может, выпьешь со мной?»

Гость покачал головой.

«И тебе не советую», — сказал он.

Ещё помолчали.

«Болит?»

«Всё тело. Особенно здесь. Может, ребро сломали?»

«Я надеюсь, — сказал пришелец, — что этот прискорбный случай не был причиной твоего решения».

«Тебя всё не было».

«А что же тогда, осмелюсь спросить, тебя побуждает?..»

Писатель не удостоил гостя ответом.

Пора, мой друг, пора. Покоя сердце просит.

«Как бы то ни было, — заметил гость, — решение правильное».

Кряхтя, писатель слез со своего ложа. Налил себе водки, нацелился было на стакан гостя. Чёрный юноша накрыл свой стакан ладонью. Ну, как хочешь, пробормотал писатель. Поднял чашу с напитком жизни и смерти. Но передумал и поставил на место.

«Хочешь оставить записку?»

«Некому».

«А это?» — гость показал на бумаги, которые пришлось свалить на пол.

Писатель махнул рукой. Гость пожал плечами. Снова наступило молчание. Посетитель поднялся.

«Ты уходишь?»

«До следующего раза».

«Нет, нет, — испуганно сказал писатель, — подожди!»

«Но ты, кажется, передумал».

«Помоги мне».

«Ты победил», — сказал гость.

«Как это?» — спросил писатель.

«Ты победил, — прошептал, склонившись над ним, ангел. — Поэтому ты должен умереть…»

В старых квартирах высокие потолки. Гость стоял у стола для подстраховки. Писатель поставил на стол табуретку. Морщась от боли в боку, взобрался наверх и прилаживал верёвку к крюку для люстры родителей, которую унесли временные жильцы вместе с мебелью. Слез со стола. Они обнялись.

Гость сказал:

«Это будет длиться меньше одной секунды. А о том, что наступит дальше, ты уже не напишешь».