Джон Стейнбек - Хризантемы

«Жизнь одиночки была бы слишком тягостной для женщины. И к тому же бывает страшно — тогда, когда волки ночью воют под фургоном»

Опираясь одной рукой о белую спину ослика и не разгибая спины, он взобрался на сиденье. Затем поднял вожжи:

«Большое вам спасибо, мэм, я вам искренне благодарен. Я все сделаю так, как вы мне посоветовали — поеду обратно на Салинос и оттуда уже выберусь на шоссе»

«Это длинная дорога» — напомнила ему Эльза — «не забывайте держать песок влажным»

«Песок? Какой песок? Ах, ну да, конечно. Вы имеете ввиду — в горшке. Конечно же я не забуду»

Он цокнул языком. Лошадь и ослик поднялись на ноги, беспородный пес занял свое место между задними колесами. Фургон медленно и неуклюже тронулся, развернулся и выехал обратно на проселочную дорогу, тянущуюся вдоль реки, туда, оттуда он недавно приехал.

Эльза, стоя у проволочного забора, наблюдала за медленным движением каравана. Она стояла расправив плечи и откинув голову, глаза ее были полузакрыты, так, что все то, что она видела перед собой, приобрело неясные и смутные очертания. Ее губы чуть-чуть двинулись, беззвучно прошептав слова: «до свидания». А затем, все также тихо, она добавила: «Это путь туда, откуда идет яркий свет. Что-то яркое сияет в том конце».

Звук собственных слов напугал ее. Она тряхнула головой и осмотрелась — не слышал ли кто-нибудь того, что она сказала. Но лишь две дворовые овчарки, лежа в пыли на земле, лениво смотрели в ее сторону, а затем и они, опустив головы на передние лапы, углубились в прерванный сон.

Эльза вбежала в дом, на кухню, туда, где на плите стоял наполненный доверху горячей водой огромный таз. В ванной комнате она сорвала с себя грязную одежду и бросила ее в угол. А затем долго скребла себя маленькой пемзой — и руки и ноги и бедра и поясницу и грудь… пока кожа не стала горячей и красной. Вытиралсь она полотенцем в спальне перед зеркалом, внимательно рассматривая свое тело. Она подтянула живот и расправила грудь, осмотрела себя спереди и сзади, бросив взгляд, развернувшись, через плечо.

А потом она стала одеваться — медленно, неторопливо. Она одела новую нижнюю рубашку и свои лучшие чулки, самое любимое платье, то, что так подчеркивало ее красоту, расчесала волосы, подвела карандашом брови и покрасила губы.

Эльза не успела закончить свой туалет, когда услышала во дворе топот многих копыт, крики Генри и его помощника, пытающихся загнать розовых телят в загон, глухой звук закрывающихся ворот и шаги Генри по крыльцу.

Он вошел в дом и спросил на ходу: «Эльза — где ты?»

«У себя в спальне. Одеваюсь. Я еще не готова. Там, в тазе, осталась горячая вода для тебя. Поторопись — уже становится поздно»

И когда Эльза услышала всплески воды в ванне, она вынула и положила на кровать его выходной черный костюм, рубашку, носки и рядом — галстук; на пол возле кровати поставила начищенные до блеска ботинки. Потом она вышла на крыльцо и присела, стройная и прямая, повернувшись лицом к шедшей вдоль реки дороге, туда, где полоса плакучих ив, с покрытыми изморозью желтыми листьями, казалась тонким солнечным лучом под высоким и серым, нависшим над долиной, туманом — единственным ярким цветом в этот унылый предвечерний час. Так она просидела, не моргнув почти ни разу, довольно долго, до тех пор, пока ее муж Генри не появился на крыльце. Он вышел, громко хлопнув входной дверью и заправляя на ходу в пиджак галстук, остановился как вкопанный:

«Почему? Что случилось, Эльза? Ты выглядишь такой красивой сегодня»

Лицо у Эльзы стало натянутым и строгим:

«Красивой? Ты на самом деле находишь меня красивой? Что ты имеешь ввиду говоря, что я красивая?»

Генри заморгал глазами:

«Я не знаю. Я имел ввиду, что ты выглядишь по-другому чем обычно — сильной и счастливой»

«Разве я сильная? Ну да, конечно, я сильная. А что ты имел ввиду говоря, что я сильная?»

Генри растерялся совсем:

«Ты играешь со мной в какую-то игру?» — спросил он безнадежным голосом — «если так, то ты такая сильная, что можешь переломить о колено хребет теленку и такая счастливая, что можешь сьесть его как арбуз»

На секунду строгость исчезла с лица Эльзы:

«Генри — перестань. Не говори так. Ты сам не понимаешь, о чем ты говоришь.»

И снова изменившись в лице, хвастливо добавила:

«Ну да, конечно я сильная. Я раньше не понимала какая я сильная»

Генри отвернул глаза в сторону стоящего под навесом трактора и когда он вновь посмотрел на Эльзу — это был уже его обычный, привычный ей взгляд.