Паскаль Киньяр - Вилла «Амалия»

Потом пришлось искать по всему дому затерявшуюся палку с серебряным набалдашником, подаренную некогда дедом с материнской стороны. Наконец они вдвоем отправились в церковь.

Вся деревня смотрела, как они медленно шагают по дороге.

Старая мадам Хидельштейн шла, пошатываясь, под зонтиком, который Анна держала раскрытым над ее головой.

Когда они вошли в храм и уселись на свою скамью, мать вынула из сумки не только свой собственный молитвенник, но и тот, что некогда служил ее дочери: она не забыла прихватить его с собой, как будто Анне все еще было двенадцать лет.

И сама же открыла его на нужной странице для своей дочери – как будто той все еще было двенадцать лет.

По правде говоря, это пришлось очень кстати.

Всю службу Анна Хидден просидела, уткнувшись в молитвенник.

И сказал Господь: Я покинул Отца моего, дабы прийти в сей мир, и ныне покидаю сей мир.

Некий человек услышал голос, вещавший ему: «Встань и иди. Продай имение свое, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною». [7]

И ушел он.

И обратил лицо свое к другой земле, которая не была землею.

– Гексомедин внутривенный, нурофен, лизанксия, Токо-500…

– Привет, Вери.

– Привет, Элиана.

Анна зашла к ней на обратном пути из церкви. Вероника оставила аптеку на своего помощника. И они отправились в портовое кафе, где их ждала мадам Хидельштейн.

– Мне звонил Томас. Меня уже тошнит от ваших разборок.

– Ну, я-то тебе ни на что не жаловалась.

– Мы тут с ним повидались. Я считаю, ты должна ему позвонить. Объяснитесь между собой раз и навсегда.

Анна Хидден молчала.

– И забудь ты эту глупую историю в Шуази-ле-Руа.

Анна снова промолчала.

– Тебе известно, что он с ней расстался?

– Меня это не интересует. Пускай делает, что хочет. Мне ничего от него не надо.

– Да образумьтесь вы оба!

– Нет.

– Я тебе советую как подруга.

– Нет, если ты так со мной говоришь, ты мне не подруга. И притом мне кажется, сама не знаю почему, что ты врешь.

В тот день она просто потеряла голову.

Мать уже практически не выходила из кухни. Ей было восемьдесят шесть лет. Она сидела, скрючившись в своем складном кресле, сделанном из легких алюминиевых трубок, похожая на зайца, дрожащего в кустах.

И так же как некоторые животные пытаются обмануть хищников, или соплеменников, или соперников мнимой неподвижностью, мимикрией, так и она, прячась в подушках и под одеялами, пыталась обмануть смерть.

Завидев кого-нибудь рядом, Марта Хидельштейн начинала бессвязно бормотать:

– Даже я путаюсь в десяти комнатах этого дома. Уж и не помню, где что лежит. То ли дело раньше…

Или вдруг кричала:

– Элиана! Элиана, сходи проверь, не украли ли кровать твоего отца! Элиана, ты не знаешь, куда подевался буфет бабули из Ренна?

Она приподняла свою старую мать. Та усохла и стала совсем легонькой. Кожа да кости. Она смеялась. Ее глаза приняли безмятежное, детское выражение.

Мать явно хотела заговорить. Она гримасничала, стараясь что-то выразить лицом, волосами, руками.

Потом отказалась от своего намерения.

Забыла, что хотела сказать.

Она сделалась меньше ростом и почти ничего не весила. Теперь она проводила большую часть времени в своем кресле. Ее голова ушла в плечи; лицо было обращено к дочери, в вытаращенных глазах застыла тревога.

Правой рукой она непрерывно крутила на пальце кольцо с изумрудом.

Мать чего-то ждала. Анна прекрасно знала, чего она ждет. Но ничем не могла ответить на этот немой призыв. Не могла ответить на вопрошающий взгляд матери. Даже думать об этом не хотела. Нет, она не будет об этом думать. Она встает.

– Мама, хочешь, соберем пазл?

– Нет, спасибо, дочь моя, я еще не совсем впала в детство.

Часы показывают без четверти шесть утра. В небе уже сияет солнце. Она хочет попрощаться с матерью. Но говорит себе: «Слишком рано. Наверное, она еще спит». Она тихонько приотворяет дверь гостиной. Но ее мать сидит на постели уже одетая. Сейчас она и не думает улыбаться. Даже не смотрит на нее.

– Я уезжаю, – говорит Анна.

Мать кивает.

Дочь наклоняется, чтобы поцеловать ее.

Но мать отворачивается.

– Ладно, я позвоню, – говорит Анна, так и не поцеловав мать.

Та пожимает плечами. У Анны наворачиваются слезы на глаза. Мать говорит:

– Элиана, ты опоздаешь на поезд. Иди.

– Мама, хочешь, я принесу тебе сюда завтрак?

– Я сказала: иди, дочь моя. Брось меня одну.