Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

— Даешь подлинную демократию! — взвизгнула на все всемирно-историческое совещание «Люся», и Декрет Висусальевич удивленно взглянул на нее — та была ни жива, ни мертва, кричать, а тем более так визжать она и не собиралась, а поди ж ты, ее голосом лозунг и самопровозгласился.

— Так что мы, — продолжал начальник, не спуская глаз с «Люси», — говорим неизвестному нашему автору: спасибо, товарищ, ты под своим народным взором держишь нашу работу, критикуешь нас, и мы заверяем тебя, что твое письмо будет отправлено немедленно в губернию. Нам надо дело критики наших недостатков развивать вширь и вглубь, вширь и вглубь… Особое значение придаем мы твоей критике перестройки Шарашенска. Спасибо, товарищ! Только так!

— Пожалуйста, — сорвалось с языка рядового генералиссимуса пера или не сорвалось, когда начальник уезда пылко благодарил за критику, даже Аэроплан Леонидович не мог сказать точно.

Приходилось ли читателю листать роман, чтоб в нем не уделялось должное внимание любви? Совсем зря, что ли, слово роман в известном смысле любовь? Любовь и секс вещи, хотя и очень близкие, но все-таки разные, и поэтому есть романы и сексраны, как определил новый жанр изящной словесности гражданин Около-Бричко. И постановил: романы без любви, если это только не сексраны, художественной литературой не считать, а полагать диссертациями. Вместо гонорара авторам таких произведений присваивать какую-нибудь степень, в зависимости от темы: если произведение о деревне — то степень кандидата сельскохозяйственных наук, про детей — педагогических, о Стеньке Разине — исторических, а ежели непонятно про что — то философских. В случае рецидива — жаловать доктора, а в особо запущенных, как его, случаях — давать академика .

Наш роман тоже практически без любви, сплошное около-бричковедение. Возьмем нашего главнейшего героя и ее знаменитую Машу Лошакову, прототипицу Маши Кобылкиной. Любовь? Йок, если выражаться по-тюркски. Назвать их отношения любовью — это все равно, что признать существование женской логики. Пока же Аэроплан Леонидович придерживается мнения, что у женщин не логика, а сплошная психология. И прототипица до любви, не говоря уж до роковой, явно не дотянула, несмотря на попытки кое-кого подлакировать события. Конечно, это роман, но в худшем значении этого слова — пошлый, с диетическими сырками, скандалами, шантажом…

По большому секрету можно сообщить читателю, что до публикатора доходят некие сигналы о грядущей интрижке рядового генералиссимуса и некой дамы-перестройщицы, и когда ситуация прояснится, то эта лирика найдет себе и у нас применение. Пока же — увы и ах. Преследование Зайчихой, то есть нынешней миссис Смит-Пакулефф, нашего героя героев в юности тоже трудно назвать любовью, разве что попыткой совместного помыва в Сандунах. История умалчивает, была ли любовь у Кристины Элитовны и Декрета Висусальевича, или они приняли по этому поводу совместное постановление, кто за, кто против, воздержавшихся нет, слава советской семье — ячейке социалистического общества?

А у Марфутки и Степки Лапшина? Задайся водила таким вопросом — ни за что не вспомнит, откуда она у него взялась: была всегда рядом, пилила и пилила, потом стала хворать-болеть на здоровье. У их дочери с поэтом, редактором и литконсультантом — типичнейший сексранчик, без всякой там платоники, без луны, сирени и прочих прибамбасов, разве только с контрацептивами, если на то календарик Варварька показывает.

С целым морем любви, точнее секса, столкнулся Василий Филимонович Триконь. На вверенном участке он сталкивался с толпами предпринимательниц, работающих за рубли и инвалюту. Промысел набрал силу и дозрел до организованных форм, как результат применения плюрализма в общественной морали — так грамотно выразился выпускник милицейской академии Семиволосов. До таких организованных форм дозрел, что сутенеры для своих подопечных организовали научно-практическую конференцию с участием некогда знаменитой портовой звезды в Генуе некой Смит-Пакулефф!

По роду своих милицейских обязанностей он знал режим их работы, места охоты и клиентов, и если случались приключения в сфере профессиональной любви, то достаточно серьезные. Гонорея или сифилис стали повседневностью, вот когда одна из них, по кличке Машка-street, стала щедро делиться со всеми иммунодефицитом — вот это да, это ЧП. Расчленили путану — тоже ЧП, но и первое, и второе — рядовые, к таким происшествиям уже привыкли. Сталкивался он и с любовью только между дамами и только между джентльменами, и стенка на стенку или куча на кучу. Одна стервочка из мазохисток умоляла партнеров насиловать ее, рвать на ней одежду, бить, а потом шантажировала их, требуя выложить неплохую сумму в обмен на ее молчание. Умельцы сняли скрытой камерой несколько видеофильмов и показали их Василию Филимоновичу — в цвете и в звуке, от и до, и даже подарили на тот случай, если эта прости-господи вздумает каких-нибудь олухов кинуть. После такого кино он на родную половину смотрел с профессиональным недоверием, и если бы не любимый начальник Семиволос, который настойчиво по вечерам приказывал ему не увиливать от супружеских обязанностей, то неизвестно еще, чем бы этот кинофестиваль кончился.