Александр Ольшанский - Стадия серых карликов

— В данном случае, — заговорщицки прошептал он, — не принимать вашу жалобу… Объясняю. По прежней работе нам хорошо известно: каждый механизм работает только в том случае, если в нем внутри или на него извне действует некое возмущение, носитель энергии. Что мы имеем в качестве источника возмущения? Ваше письмо, коллега! Пусть оно будет носителем творческой энергии масс. Но если механизм не возмущать, то он не будет работать и постепенно станет ржаветь. Мы объявили что? — гласность. А развиваем что? — письменность! Поэтому я не хочу потакать бюрократии, не стану загружать ее работой.

«Жулик! — взвизгнуло приспособление внутри Около-Бричко, заменяющее у него функции души. — Ведь он сам бюрократ из бюрократов, под видом борьбы с бюрократизмом разводит демагогию. Это же надо придумать: не принимать жалобы и предложения населения, когда оно является поголовно грамотным — так зачем же его тогда учили?!»

— Позвольте: письма, жалобы и предложения трудящихся — это свет гласности, негасимый прожектор перестройки. Нет, механизму торможения нужен механизм тормошения со стороны широких масс. Разве гласность — это лишь устность ?

— Ни в коем случае! Это и демонстрации, и митинги, и забастовки, и потасовки, когда нет других способов покачать свои права. Однако это же нехарактерные случаи, как говаривали в эпоху застоя. А ваш механизм тормошения… — он неспешно отхлебнул глоток чая, явно выигрывая время для обдумывания ответа — прошелся со стаканом к Лане, вернулся уже без него, бережно опустился в свое кресло. — Ваш механизм тормошения — это же лечебная гимнастика для механизма торможения. Вы жалуетесь на бюрократа другому бюрократу — разве можно найти более убедительный аргумент в пользу необходимости второго, справедливого бюрократа? Сейчас все на механизм обозлились, возмущаются, негодуют, но и работают на него, как никогда. Кто дает ответы? Да механизм же, он и демократию на себе катает — нипочем она ему…

Таким бывшего нача-99 рядовой генералиссимус никогда не видел. Он стал, чувствовалось, непотопляемым демагогом, все равно, что скользящий поплавок — на какую бы глубину удочку ни забрасывали, тот, передвигаясь по леске, всегда на поверхности. Новоявленный златоуст был очень убедительным, и Аэроплану Леонидовичу ничего не оставалось, как поинтересоваться, а как же быть ему, удовлетвориться тем, что Иван Где-то грубо выгнал его из кабинета, три пятилетки подряд издевается над ним в творческом плане, или как…

— Издать книгу за свой счет, — простенько ответил Толик. — Я позвоню директору, попрошу этого, как его, Куда-то или Кому-то, привести в чувство и издать книгу за ваш счет. Идет? Вы не пьете, не курите, много тысчонок накопили, а? Ведь наскребли, не прибедняйтесь, — и опять он просиял, только теперь было видно, что на этот раз совсем не по-хорошему, азартно, словно сбережения рядового генералиссимуса у него уже в прикупе.

— Соглашайтесь, Аэроплан Леонидович, — наконец подала голос Лана, подбросила свое полешко в костерок разгорающегося тщеславия великого автора. — За свой счет издадите месяца за два, а так вам придется ждать несколько лет. Анатолий Чукогекович дело говорит, он, между прочим, при нашем госкомитете на курсах повышения квалификации прорабов перестройки учится. А еще, — Лана хотела добавить, что начальник изящной словесности по полдня гайдпаркингом занимается возле «Московских новостей», так как они рядом. Однако Толик так зыркнул на нее, что она закруглила свое выступление проникновенным «соглашайтесь!»

Святая наивность! Аэроплан Леонидович давно согласился, однако престиж свой сдавать следовало помаленьку, потихоньку.

— Звонить директору издательства или не звонить? — поставил Толик вопрос ребром.

— Попробуйте, если получится, — сдавленно ответил Аэроплан Леонидович вместо того, чтобы досчитать до десяти, а потом открывать рот. Но слаб, слаб человек, даже если он наполовину искусственный, кости вперемешку с пластмассой, кровь пополам с нитратами…

Толик поклевал пальцем кнопочный телефон, попросил соединить с директором. Того, как обычно, на месте не оказалось, тогда Толик тоном, не допускающим никаких возражений, попросил передать директору, чтобы он позвонил в Госкомнибумбумнитрямтрямобщепромвсехкоопподряд Анатолию Чукогековичу.

— Получится. Не беспокойтесь, — пообещал на прощанье Толик.

«Откуда ему такая сила привалила? — размышлял по пути к трем вокзалам Аэроплан Леонидович. — Неужели от курсов по повышению квалификации прорабов перестройки? Невозможно умным стал, а был дурак-дураком или прикидывался? А он не играет в демократию? Как в дурака подкидного, нынче — в гласность и перестройку?»