— Понятно, — сказал Аристотель Федорович, — понятно. Какая же образность показалась вам заманчивой?
Борис поймал взгляд Румали Мусаевны, просительно улыбнулся и кивнул в сторону кухонной стойки. Румаль Мусаевна встала, налила ему немного чая и поднесла чайную чашку к его губам.
— Спасибо… В первую очередь, конечно, тибетский буддизм.
— Я так и подумал, — отозвался Аристотель Федорович.
— Поначалу все выглядело крайне многообещающе. Черепа, кости, человеческие головы в нескольких стадиях разложения, всякие мучения и казни… Конечно, настораживало, когда какого-нибудь трехглазого монстра с этих шелковых свитков объявляли «просветленным существом». Но потом мне объяснили, что черти в аду тоже просветленные существа и других там на работу не берут. В общем, решил я в это дело нырнуть по-серьезному. Выяснил, какое ответвление в тибетском буддизме считается самым жутким, преодолел робость и сблизился с адептами.
— А какое ответвление у них самое жуткое? — спросила Румаль Мусаевна, широко открыв глаза.
— Бон, — ответил Борис. — Но реальность, однако, оказалось довольно унылой. У меня быстро сложилось ощущение, что когда-то давным-давно бонские шаманы поймали заблудившегося в горах буддийского монаха и, перед тем как разделать его на пергамент, флейты и ритуальную чашу из черепа, заставили придумать политкорректные объяснения всем их мрачным ритуалам. Чисто на случай конфликта с оккупационной администрацией. И вот именно эти фальшивые покровы и сохранились в веках, а изначальная суть или утеряна, или скрыта от непосвященных.
— А что такое Бон с практической точки зрения? — спросил Аристотель Федорович. — Мы ведь люди в этом вопросе совершенно темные.
— Тренировка духа, — ответил Борис. — С целью обрести свободу от привязанностей. Только в реальности кончается тем, что вместо одной тачки с говном человек катит по жизни две — свою родную и тибетскую. Сначала на работе отпашет, как папа Карло, а потом сидит у себя в каморке начитывает заклинания на собачьем языке, чтобы умилостивить каких-нибудь нагов, которых ни для кого другого просто нету… И психоз бушует сразу по двум направлениям. А вообще там много всяких развлечений. Каждый практикует как хочет.
— Например?
— Ну, например, есть шаматха и випашьяна. Это такие медитации. Скучные, как разведение редиса.
— В чем они заключаются?
Борис задумался.
— Ну если на простом примере… Вот, например, выпили вы водки и не можете ключи от квартиры найти. И думаете: «Где ключи? Где ключи? Где ключи?» Это шаматха. А потом до вас доходит: «Господи, да я же совсем бухой…» Это випашьяна. У нас этим вся страна занимается, просто не знает.
— А еще что бывает?
— Например, чод. Это когда предлагают свою плоть демонам с кладбища. Некоторые делают на Новодевичьем. Призывают обычно Гайдара, Хрущева и Илью Эренбурга. Говорят, круто. Только мне тоже скучно было… Есть еще шитро. С помощью сложной, занимающей полжизни практики разделить сознание на загробное бардо и путешествующего по нему бегунка, чтобы после смерти бегунок преодолевал бардо до полного прекращения электрохимических процессов в коре головного мозга. Изысканный жест подлинного ценителя тибетской культуры, хе-хе. Но я им, увы, так и не стал.
— Что же помешало? — спросила Румаль Мусаевна.
— Главным образом, — сказал Борис, — ритриты с приезжими ламами. Я в какой-то момент понял, что они до ужаса напоминают экономические семинары, где артисты этнографического ансамбля через двух переводчиков зачитывают собравшимся написанную триста лет назад брошюру «Как стать миллионером».
— А вы таким брошюрам не верите?
Борис, насколько позволяли веревки, пожал плечами.
— Почему не верю? Я просто правильно понимаю их назначение. Миллионером с их помощью действительно можно стать. Но для этого надо их продавать, а не покупать. У нас ходил на ритрит один такой гуру — специалист по социальному альпинизму. Хотел набраться эзотерического вокабуляра для общей эрудиции. Я его раз спросил — а чего ты сам за семьсот грин сосешь, если все рецепты знаешь? А он говорит — есть, мол, тибетская пословица: «учитель может летать, а может не летать»…
Аристотель Федорович хмыкнул.
— Так вот, — продолжал Борис, — нынешние учителя, прямо скажем, не летают. Потому что сызмала на плохом английском учат летать других. Да и не учат, собственно, а рассказывают, как где-то там раньше летали. Вот и все их учение.
Читать дальше