Виктор Пелевин: Тхаги

— Ну что ж, — сказал Аристотель Федорович, — спешить нам некуда, послушаем. Заварим вот только чайку…

Румаль Мусаевна подошла к кухоньке и включила электрочайник. Аристотель Федорович взял стул, поставил его напротив Бориса спинкой вперед и сел на него как на лошадку, сложив на спинке руки и опустив на них подбородок. Почему-то он сразу перестал походить на колобка и напоминал теперь усталого следователя, хорошего по своим человеческим качествам, но из-за нехватки кадров вынужденного поочередно работать то хорошим, то плохим.

— Ну, — сказал он, — валяйте.

Борис закрыл глаза и некоторое время сосредотачивался.

— Чтобы вы правильно все поняли, — заговорил он, — начать придется издалека. Я чуть-чуть расскажу о своем детстве. Замечу без ложной скромности, что я был умным ребенком. А умный ребенок не просто мечтает стать кем-то, когда вырастет. Он еще придает этой мечте особый недетский статус, если вы понимаете, о чем я говорю. Он понимает, что все детишки мечтают о разной ерунде и забывают об этом, когда подрастают. Но он считает себя другим и держится за свою мечту совсем иначе…

— Борис, — сказал Аристотель Федорович, — давайте без психологических отступлений. Строго по делу.

— Извольте. Итак, господа, с самого детства я мечтал стать адептом чистого зла.

— Ой, — испуганно всплеснула руками Румаль Мусаевна у чайника. — И почему же это с вами произошло?

— Знаете, — ответил Борис, — точную причину указать невозможно. Фильмы, книги, компьютерные игры — семя могло быть где-то там. А могло и вообще остаться из прошлой жизни. Неважно. Главное, я с самого начала знал, что именно в этом моя судьба. Я, однако, вполне понимал — таких начинающих магистров тьмы в городе пруд пруди. Было ясно, что надо чем-то от них отличаться… В первую очередь, разумеется, следовало забыть про все ролевые модели, представленные на рынке. Особенно в фильмах. Знаете, эти недотепы в черных плащах, которые рушатся в багровую бездну как раз тогда, когда в зале доедают последний поп-корн. Пошлые мещане, кривляющиеся перед камерой за небольшие деньги. Даже в детстве мне было ясно — они лишь унижают зло, и, следовательно, служат добру…

— Позвольте, — вмешался Аристотель Федорович, — а что такое, по-вашему, добро и зло?

Борис кивнул.

— В самую точку. Именно этот вопрос и встал передо мной в полный рост. Конечно, первым делом я прочитал все возможные объяснения в разных справочниках и энциклопедиях. Они были малопонятны и по меньшей мере двусмысленны. Одни считали, что добро и зло — понятия религиозные и трансцендентные. Другие выводили их из совокупного человеческого опыта. Третьи из классового интереса. В конце концов я пришел к выводу, что речь идет о чем-то вроде правил дорожного движения. Добро — это их соблюдение, зло — нарушение, но не любое, а гламурное. Как бы объезд по встречной полосе с включенным спецсигналом. В этом отличие зла с большой буквы «З» от нищего свинства.

Румаль Мусаевна улыбнулась.

— Из этого следовали парадоксальные выводы, — продолжал Борис. — Например, по правилам люди делают все только за деньги. Поэтому истинное зло должно быть бескорыстным. Совершающий его не должен рассчитывать на награду.

— И?

Борис грустно вздохнул.

— Смешно вспомнить. Я совершенно бескорыстно сжег несколько больших помоек и одну старую «Волгу», чем, наверно, окончательно подкосил какого-то пожилого пенсионера. Еще я расстрелял из рогатки множество голубей и повесил одного щенка. И только тогда понял свою ошибку. Я ведь хотел стать черным магом не для того, чтобы служить злу, а чтобы зло служило мне! А раз я этого хотел, значит, я все же рассчитывал на награду — и по собственной логике переставал быть адептом зла…

Румаль Мусаевна, как раз разливавшая чай, даже поставила задрожавший в ее руке чайничек на стол.

— То, что вы говорите, просто ужасно, — сказала она. — Птичек-то за что?

— Бросьте. Этим занимаются все мальчишки. И они, кстати, уж точно не рассчитывают на награду и действуют бескорыстно. По моей логике выходило, что подлинными служителями зла были именно они. И я задумался — кому же тогда служу я?

Аристотель Федорович негромко засмеялся.

— Да-с, — сказал он, — дилемма.

— Не забывайте, я был еще довольно маленьким мальчиком. В общем, чуть не сломав голову всеми этими размышлениями, я в конце концов пришел к недетски мудрому выводу, что такие вещи постигаются не рассуждением, а следованием уже существующей традиции, и если где-то на земле живут истинные адепты зла, надо учиться у них. Но, как вы понимаете, в седьмом классе это было трудно, и я не то чтобы забыл о своем сердечном обете, а скорее отложил его выполнение на неопределенный срок… Извините, вы не дадите глоток чаю? Только не очень горячего, пожалуйста. А то в горле пересохло…