Алексей Слаповский - Закодированный

И вдруг замер.

Его вдруг поразила эта простейшая мысль. И ведь не впервые он произносил эти слова, но дошло – только сейчас.

– Братцы, – недоуменно сказал он. – А ведь действительно… Ведь на волосок был…

И с этого момента Абдрыков почувствовал себя кем-то вроде воина, вернувшегося живым с поля брани. Он ощутил себя не просто живым, а – выжившим. Он понял, что ему дана величайшая радость.

И всю дальнейшую жизнь с этого дня Валера посвятил бесконечному празднованию своего чудесного спасения. Время от времени где-то работал: копал, грузил, таскал. Татьяна выгнала его пять лет назад. Он не пропал – в Чихове много одиноких женщин, готовых разделить его вечно праздничное настроение. Но на Татьяну досаду затаил. Не мог поверить, что она его разлюбила. Не мог понять, как можно вообще его разлюбить – его, выжившего, уникального…

Вот и сейчас досада клокотала в груди Абдрыкова.

– Деньги, деньги давай! – напомнила Татьяна.

– Ты только о деньгах! Сколько тебя знаю, все о деньгах! – обличил ее Валера.

Татьяна поняла, что спрос с бывшего мужа невелик, а в спор о значении денег в жизни человека вступать она не собиралась. И сказала:

– Ну, иди тогда.

Абдрыков не ушел.

– Один момент, мадам! – сказал он с вызовом. – Ты в моем доме живешь, насколько я помню. А я предупреждал: чужого мужика в доме не потерплю. Хочешь с кем жить – езжай тогда с ним к своим родителям в деревню. Навоз копать. А в моем доме чтобы кто-то… Это оскорбление, между прочим!

– Дурак ты, – сухо ответила Татьяна. – Он не мужик, а просто больной человек. А про дом лучше молчи! Там твои дети! Попробуй только у меня его отнять, я тебя… Лучше даже не пытайся.

– А я судом! Поняла?

– Судом? Ну, судись! Давай! Народ позовем! Я расскажу, какой ты был муж и какой отец!

– Не хуже других! Если я выпивать начал, то из-за тебя!

– Ого! – удивилась новости Татьяна. – Ты ничего не путаешь?

– Не путаю! Относилась бы по-человечески ко мне, не пил бы!

– Да я и относилась-то не по-человечески только из-за этого!

– Ошибаешься! – покачал пальцем Абдрыков.

И у них начался длинный, никчемный и нервный разговор, как это часто водится у бывших супругов. Слушать там нечего. Сразу подойдем к финалу.

– Короче, чтобы духу его не было! – заявил Абдрыков, уходя. – Иначе – в суд!

– Очень испугалась! – крикнула Татьяна.

Она ничуть не испугалась угроз Абдрыкова.

А избавиться от незваного гостя решила и без его подсказки.

Позвонила Харченко, спросила, куда девают приблудных людей, если их даже милиция не берет? Харченко ответил: милиция берет, но не всякая. Есть такие приемники-распределители в Москве, вот туда его и надо. Сказал адрес ближайшего. Выразил желание увидеться. Татьяна была не против – но как-нибудь потом.

И наутро повезла Гошу в Москву. На электричке.

Гоша с увлечением смотрел в окно. Солнце было еще довольно низко, а деревья возле железной дороги росли высокие. Поэтому солнце словно неслось сквозь ветви вместе с поездом.

– Смотри, – сказал Гоша Тане.

– Что?

– Солнце.

– Я солнца не видала?

– По деревьям бежит. Вместе с нами.

– Ага. Кто быстрей.

Таня усмехнулась, вгляделась. В самом деле, бежит. Потом посмотрела на Гошу.

– Знаешь, мне кажется, что ты не хочешь ничего вспоминать.

– Почему? Я каждый день вспоминаю. И все больше.

– А про себя тебе неинтересно знать, кто ты?

– Я уже знаю, – уверенно сказал Гоша.

– Да? И кто?

– Человек.

Татьяна хмыкнула. Конечно, это звучит гордо, она со школы помнит, но – маловато этого. Жизнь требует от человека не звучания, а действий, которые в свою очередь предполагают профессию, образование, умения, знания – что, куда, зачем, почём и почему… Да много. А уж без понимания, кто ты есть и какое место в этом мире занимаешь, вообще никуда не деться.

В приемнике-распределителе было два отделения – для детей и для взрослых. Татьяна сначала попала в детское, откуда ее послали в соседнее помещение. Выходя, столкнулась с оборванцем лет десяти, ровесником ее Толика.

– Привет! – сказал он. – А закурить дашь?

– Иди! – толкнул его сопровождавший милиционер.

– Руки! – прикрикнул на него оборванец.

Во взрослом распределителе дежурный милиционер, усталый и немолодой молодой человек (выражение неловкое, но так бывает; видно, что человек молод годами и внешностью, а меж тем, заглянув ему в глаза, понимаешь: нет, для себя он давно уже не молод, да и для других тоже), этот милиционер объяснил ей: