Роман Савов - Опыт интеллектуальной любви

— Да, Юля. Не повезет твоему молодому человеку, — говорю я иронично.

— Почему?

— Да кто захочет встречаться с девушкой, которая подрабатывает кастрацией? Мало ли что!

Мы идем мимо цирка, и я вспоминаю об одной из прогулок с Настей. Вот здесь мы целовались. Вот здесь я ощутил душевную пустоту и вспомнил, как в детстве мама приказала выбросить приблудившегося котенка. Я обнимал Настю, вдыхая аромат чьего-то мужского тела, которым была пропитана ее блузка, и думал о котенке. А теперь я иду по этим же самым местам с Юлей, которая кастрирует котов, любит Мутанта и ненавидит меня.

— Вот мы и пришли. Я живу здесь — она показывает деревянный домик в конце улицы.

Рядом с Еленой Евгеньевной.

— До свидания, — холодно говорю я.

Может быть, она не позвонит? И все будет кончено? Но так нельзя. Я это понимаю. Нужно будет закруглить тему по всем правилам.

— До свидания, — после долгой паузы говорит она и смотрит мне в глаза.

В них — любопытство.

— Созвонимся.

— Созвонимся.

Она разворачивается. Я иду в другую сторону.

Я ужинаю, а потом готовлюсь к урокам — некогда писать.

Я ложусь спать рано, как никогда, и не снится странный сон. Он начинается с непонятных мыслей о снах вообще. Возможно, Бог перемешал сны. Он дает нам сны старости в детстве, и наоборот, а сны из прошлого снятся, когда прошлое прошло, сны же из будущего снятся в настоящем, поэтому они и непонятны.

Стало быть, те сны, которые мы понимаем — сны нашего прошлого, а те, которые нет — будущего. Некоторые считают, что могут толковать сны, говоря о будущем, но это лишь частичное понимание замысла.

Сны следует перемешать. Можно задать своеобразную ритмику при помощи сна, который будет членить текст на главы.

Потом — смена экспозиции. Детство. Нет, уже нет. Но место действия — детство.

Песочня когда-то была очень зеленым районом. Во дворах домов росли сады, были эстрадные площадки, позволяющие наслаждаться искусством в тиши летних вечеров.

Одна такая площадка была и в бабушкином дворе. Рядом с ней были детские ясли и песочница, большая, как жизнь. Там были заросли крапивы и молодые вишневые деревья, с которых можно было сдирать и есть вкусный клей.

Заснув, я очутился именно на этой веранде, среди вишен. Кто я? То ли ребенок, который видит свое будущее, то ли взрослый, который попал в страну детства. Если честно, я так и не понял. Скорее всего, я был и тем, и другим сразу.

Я забрался на эстрадную площадку, прошел по деревянной лестнице за сцену, где обычно валяются лепешки кала, и нашел странную коробку. Большую картонную, напоминающую те, в которых продают телевизоры.

Я открыл ее и с ужасом и узрел там Настю. Унее не было ни рук, ни ног. Более того, тело было прозрачным, причем это было не человеческое тело, а что-то искусственное, ненатуральное. Внутри находилась сложная кровеносная система. Текла кровь. Единственно, что было в этой Насте настоящего — олова. Настя открыла глаза и посмотрела на меня сквозь болотную зелень.

Я закрыл коробку и потащил ее домой, стараясь, чтобы бабушка не увидела того, что я несу. Тайком занес в ванную. Спрятал под раковину, прикрыв ковриком, который обычно лежит на стиральной машинке.

Теперь я имею возможность заходить в ванную и наслаждаться ею. Могу любить ее беспрепятственно. Отголоски детских фетишистских мечтаний нашли свое реальное воплощение.

И если в детстве я затаскивал в ванную мамину обувь из кладовки, то теперь у меня есть иной фетиш — Настя.

Мама спрашивает бабушку, где Родя. Бабушка отвечает, что я еще не пришел — она не слышала, как я прокрался. Мама открывает дверь в ванную. Она должна заметить меня, но я стою, плотно прижавшись к стене, поэтому, человек, если только он смотрит прямо перед собой, не может увидеть никого. Вот и мама не замечает. Зато замечает коробку.

Она открывает ее и видит Настю. Потом смотрит в зеркало и видит меня.

— Что это? — спрашивает она тихим голосом, от которого волосы встают дыбом.

Я молчу. Я решаюсь молчать до конца. Даже если меня сейчас будут убивать, я не скажу ни одного слова.

— Выброси это немедленно. Выброси эту дрянь.

Мама отсоединяет трубки капельниц и сливает в унитаз то, что по ним текло.

Это не кровь, как показалось мне на улице. Это что-то желтоватое.

Потом она протягивает коробку мне.

Я выхожу на улицу, подхожу к мусорному баку и выбрасываю ее вместе с ее содержимым…

Просыпаюсь я сам. Меня не будит звонок.

Но я просыпаюсь не в поту, не в болезни. Несмотря на то, что я продрог, я удивительно хорошо себя чувствую. До звонка две минуты, то есть я проснулся одновременно с будильником — биологические часы вновь включились.