Мы смотрим и не замечаем потери: ободранные локти и колени, оцарапанные тела и ушибленные бока…
И снова мы пьем чай, будто ничего не случилось. Не знаю, понимает ли она, но я понимаю, что мы созданы друг для друга, но только друг для друга в настоящем. Нас нет в будущем, и не будет в прошлом, но игра стоит свеч, потому что наше настоящее дано только нам, и я уверен, что, кем бы она ни была, такого она больше никому не сможет дать, потому что дело не только в ней, но и во мне. Мы образовали странное единство, уникальное в своем роде, и оба понимаем это.
Мы снова слились, но на этот раз я думал о той женщине, той, в маршрутке, а о чем думала она, я не знал, но одно я знал точно: в эту ночь я давал ей то, чего она хотела, и она была счастлива. Она требовала компенсации, откупа, требовала без задних мыслей и упреков, требовала честно, и имела на это право.
Предпоследней моей мыслью была следующая: "А вправе ли я говорить ей это, отправляя ее на аборт?"
А последней: "А вправе ли она, не говоря, почему халат в крови?"
Десятого числа ко мне в гости пришел Тихонов. По обычаю, он разбудил меня своим звонком в дверь. Как и летом, две жизни назад, я проводил его на кухню и поставил вариться пельмени.
— Как дела в школе, Сергей Алексеевич?
— По-прежнему, по-прежнему, Родион Романович. Не надумал сменить профессию?
— О чем ты говоришь? Я не учитель, я — грузчик.
— Хватит дятлить. Мы все прекрасно знаем, какой учитель мог бы получиться из тебя.
— Мог бы, но не получился! Деньги, Сергей Алексеевич, все упирается в деньги.
— Их можно заработать и в школе. Сколько ты получаешь на заводе?
— Тысяч семь, полагаю.
— Теперь, давай считать. Ты придешь с 8 разрядом. Тебе сразу дадут полторы ставки (Анна Валентиновна из школы ушла, так что часов будет предостаточно)…
Так вот почему он хочет переманить меня в школу!
— … тысячи три выйдет. Работами займешься. Секундов, к примеру, в прошлом месяце заработал 10 тысяч.
— А ты?
— Я меньше. Но на жизнь хватает.
Он слушает лишь из вежливости. Когда я сказал, что аборт, если он действительно будет, дело решенное, Тихонов выдает тривиальное:
— И что, совесть мучить не будет?
— Не будет. И ты туда же. Некогда Секундов уже твердил, что ребенок — самое главное, что ради него следует жертвовать всем. Я так не считаю, и никогда не считал. Ты удивлен?
— Честно говоря, нет. Родион Романович всегда отличался категоричностью и двойственностью своих взглядов. Я бы даже сказал, диалектичностью.
— Ну, так скажи (я использовал полемический трюк Секундова).
— Диалектичностью, — продятлил Сергей.
— Кстати, как там поживает Серж? Ты часто с ним видишься?
— Случается. В основном по делам. Он распечатывает мне работы.
— Он купил принтер?
— Давно уже.
— Лазерный?
— Да, лазерный.
— А что у него на личном поприще?
— Он просил не распространяться об этом, но особенного секрета нет. Он живет с некоей Таней из Сасово. Его, кстати познакомила с ней Елена Евгеньевна. Они снимают квартиру.
— Да ты что? — от изумления я забываю обо всех собственных проблемах.
Мы медленно наслаждаемся мягкостью пива, которое перестает ассоциироваться с работой, наверно, благодаря присутствию Сергея.
— А вот и они!
Все происходит слишком быстро, поэтому перестает фиксироваться в сознании. Это Денис — наш однокашник, который был на два курса младше. Я даже бывал у него дома. Кто с кем поздоровался? Тихонов с ним или наоборот? Я бы точно не узнал его. Я и имени-то его не помнил. А Тихонов, похоже, отлично помнил и с удовольствием начал общаться. Что у них могло быть общего? Уж не знакомство ли с Ериной? Помнится, у нее была большая грудь, и она считала Сергея другом. Кажется, именно она периодически снабжала Тихонова билетами в цирк, ибо работала билетершей…
Предаваясь воспоминаниям, я не расслышал, в каком театре он работает, поэтому переспросил.
Его это почему-то обидело.
— В театре Табакова, — раздраженно прошипел он.
— И кем?
— Дизайнером.
Он спрашивает, чем занимались мы все это время…
Когда Тихонов говорит, что я недавно демобилизовался и теперь работаю на пивзаводе, Денис кардинально меняет отношение: по лицу видно, что он хочет на меня помолиться.
— Будете в Москве, приходите в театр, обеспечу контрамарками.
Да, перемены настигли не только наш курс. Пугают ли они меня? Не знаю, ибо я утратил чувство реальности. Все, как сон.
Я нашел у Насти на полке "Театральный роман", и теперь читал его в любое свободное время. Уже давно мечтая его прочесть, я сподобился это сделать лишь сейчас, не в самое подходящее время. Булгаков сейчас был особенно актуален, он был человеком, собственноручно сделавшим аборт жене. Хотя роман был так себе, я не мог остановиться, будто какая-то сила не позволяла бросить чтение.
Читать дальше