Артур Кангин - Запах денег

Ранним июньским утром Пастухов по ошибке был вышвырнут проводниками из скорого поезда “Москва-Воркута”. Пастухов удачно спикировал в мягкие лопухи и впал в краткое забытье.

Когда же очнулся, то не поверил своим глазам.

Перед ним стоял изумительной красоты город.

Весь из белого камня.

В чисто вымытых стеклах отражалось веселое солнце.

Почти над каждым домом озорно развевалось знамя.

Еще совсем недавно Пастухов был в Москве, на ее грязных, заплеванных тротуарах. Мимо Пастухова проносились крайслеры и мерседесы. Из-за бронированных окон раздавался визг проституток. На тротуарах Пастухова беспощадно толкали банкиры, эти свиньи с золотыми цепями на шее. Около гостиницы “Интурист” к Пастухову приставали мальчики с нарушенной половой ориентацией.

А здесь?!

Какая вопиющая разница!

Навстречу Пастухову шел свежевыбритый старик с бантом в петлице. Голубые глаза старика лучились лукавством и радостью.

— Дедушка, милый, — вопросил Пастухов, — куда я попал?

Престарелый человек достал папироску “Друг”, не спеша закурил, пыхнув терпким дымком:

— В город Солнца, сынок! В мир победившей гармонии…

Дальше идет Пастухов и еще больше удивляется.

Всюду задушевная духовая музыка.

На каждом городском пятачке танцы.

Причем дамы одеты прилично в нарядные ситцевые платьица до колен. Молодые же люди в отглаженных косоворотках, отстиранных шароварах. А на небе парят аэростаты! На них написано:

“Здравствуй, город Солнца!”

“Приветствуем людей города Солнца!”

“Берегите город Солнца!”

Удивляется Пастухов, идет далее. И видит люди с песнями, с топорами идут на работу.

— А ты почему без инструмента? — с доброй подначкой спросил Пастухова голубоглазый, стройный парень, и протянул Пастухову пастушью дудочку.

Вышел Пастухов на выгон, а там коровы. Заиграл Пастухов на дудочке, буренки тотчас сбежались к нему и давай хором его приветствовать:

“К нам приехал сам товарищ,

Сам товарищ Пастухов!

Уррра! Ммм-уу!”

Вот тебе на! Коровы-то оказались говорящие. А одна самая мудрая корова, с бантиком на шее, вышла вперед всех и повела речь:

— Вижу, ты удивляешься, товарищ Пастухов, городу Солнца. И правильно! Много чудесного в нашем городе. В нем победил свободный труд. Никто никого не принуждает. А мы, то есть животные, заговорили и стали равноправными с людьми. Люди заготавливают нам сено, а мы даем им молоко с повышенным коэффициентом жирности.

На две-три минуты онемел товарищ Пастухов, а потом говорит:

— А как обстоят дела с насилием? В Москве в меня из газового пистолета стреляли, автоматной очередью однажды прошили. И что страшнее всего, моя чистопородная псинка-доберман была жестоко изнасилована в тупичке беспородным косоглазым кабелем.

Замычали коровы от ужаса. У многих из них навернулись слезы. Тогда самая мудрая корова с бантом на шее повелительно махнула хвостом и стала держать ответ:

— У нас, товарищ Пастухов, насилие искоренено целиком и полностью. Никто друг на друга даже голоса не повышает. Мы, коровы, уже напрочь забыли удар хлыста.

— А разврат? Как у вас с развратом? — вопросил Пастухов. — У нас там, в Москве, всюду на плакатах бабы с голым торсом. А насилуют и в лифтах, и на чердаках. В Петербурге одну девицу лица кавказской национальности лишили невинности прямо на шпиле Петропавловской башни. И что самое печальное, девица с упоением поведала об этом, как о своей победе, желтым газетенкам.

Коровы смущенно загудели и гневно замахали хвостами. А буренка с бантом на шее промолвила:

— У нас и люди и звери живут по всем правилам половой гигиены. А эти правила настолько мудры, что исключают не только аборты, но и венерические заболевания.

После этих слов заплакал товарищ Пастухов. Но не слезами горести, а радости. К тому же вспомнил он, как после любовных утех неоднократно хворал. А аборты? Ох, лучше о них не вспоминать…

Мудрая корова, источая тонкий аромат полевых ландышей, приблизилась к Пастухову и поцеловала его в висок.

— Ты, мил человек, не плачь, — сказала буренушка, — а сыграй нам на дудочке, что-нибудь из Шуберта…

По правде говоря, Пастухов был неважный умелец играть на дудочке. Но тут, как только приложил ее к своим губам, тотчас почувствовал такую былинную силу, такая радость сотрясла его душу, что он заиграл так, как никогда.