Кейт Аткинсон - Витающие в облаках

— Что? — переспросила я, думая, что ослышалась.

Но он уже закрыл дверь, хотя с той стороны все еще доносилось отчетливое хихиканье.

В подвале, где располагался студенческий совет, попирались всевозможные законы противопожарной безопасности. Там было необычно людно, воздух густ от конденсата, и мерцающие свечи на столах придавали всему помещению некую подземную мрачность, особенно когда их свет падал на картины в стиле Брейгеля, по неизвестной причине висящие на стенах.

Представьте себе нечто среднее между пещерной стоянкой каменного века и бомбоубежищем времен войны, и вы узнаете, как выглядело помещение студсовета. Сейчас университет строил для него новое здание — сплошное стекло от пола до потолка и открытые пространства, — но я подозревала, что стоит туда въехать студсовету — и новостройку немедленно заполнит та же зловонная атмосфера, а ковры пропитаются пивом и пеплом.

Помещение делилось на две части: в одном располагалось нечто вроде кафе самообслуживания, а в другом — бар, где сейчас шумная группа игроков в регби — по всей вероятности, химерический союз студентов с медицинского и инженерного факультетов — пропускала кружечку-десятую. Регбисты вели себя так, словно был вечер пятницы, а не обеденный перерыв понедельника, — они залпом осушали пинтовые кружки крепкого и горланили примитивные песни о причудливых сексуальных актах, которых наверняка никогда не совершали и, скорее всего, не понимали даже, в чем они заключаются.

Я нашла Терри — она забилась в угол у стола, усиленно курила и старалась игнорировать Робина, который уже прорвал периметр оборонных сооружений ее личного пространства. Личное пространство Терри по площади было примерно равно острову Малл и потому требовало усиленной защиты.

Робин походил на Роя Вуда из группы Wizzard с некоторой примесью Распутина позднего периода, если можно представить себе Распутина в бордовых клешах и футболке самодельного крашения под батик, всех цветов радуги. Он демонстративно читал «Игру в бисер». Робин умел повергать окружающих в смертную скуку. Его творческая работа для Марты представляла собой одноактную пьесу под названием «Пожизненный срок» (по его словам, «постбеккетианскую»), в которой недовольные жизнью студенты сидели на упаковочных ящиках, разбросанных по сцене, и говорили, не заканчивая фраз, о том, как скучна жизнь. На мой взгляд, эта пьеса была реалистична до такой степени, что уже не могла называться искусством.

Андреа деликатно ела яблоко сорта «голден-делишес», снимая кожуру и отрезая аккуратные дольки, и брезгливо морщилась, глядя на сидящего напротив Кевина, который засовывал в рот огромный форфарский пирожок с мясом. Жирные чешуйки слоеного теста липли к его пухлым губам. Дожевав, он страдальчески вздохнул и сказал:

— Двух всегда мало, правда?

Кевина возмущало, что в кафе не подают горячей еды.

Крупная девушка по имени Кара садилась за стол по соседству — это зрелище завораживало. Кара была нагружена подносом еды, тяжелым рюкзаком, тканой узорчатой греческой сумкой через плечо и, наконец, пухлым младенцем, который был примотан платком у нее за спиной.

Кара жила с другими студентами (в том числе Робином) в старом фермерском доме, который назывался Вестер-Балниддри, в дебрях сельской части графства Ангус. Они держали коз и кур и притворялись, что полностью себя обеспечивают всем необходимым. Но в случае глобальной катастрофы на них лучше было не рассчитывать — они не смогли бы выжить без доступа к благам цивилизации. Например, любое действие, для которого требовались инструменты, повергало их в панику. Если бы техническую эволюцию доверили обитателям Балниддри, человечество до сих пор хранило бы свои вещи в гамаках, подвешенных к деревьям.

Кара наконец уселась и принялась жадно поглощать большую длинную булку, битком набитую тертым сыром и кресс-салатом. Стиль одежды Кары можно было бы определить как «крестьянский». Сегодня на ней была индийская хлопковая юбка, тяжелые рабочие ботинки и огромный волосатый свитер, связанный, похоже, при помощи колышков от палатки. Голова повязана какой-то тряпкой на манер платка русских деревенских баб. Кожа — смуглая, словно ее натерли соком грецкого ореха.

Кара была родом из Кента, хотя походила на цыганку. После университета она собиралась окончить учительские курсы и спикировать на учеников начальных школ, прикрывшись невинным псевдонимом «мисс Джонс». Младенец, чье происхождение было едва ли не туманней моего, носил имя Протей. Кара таскала его с собой всюду, к большому расстройству преподавательского состава, обнаружившего, что не существует правил, запрещающих приносить младенцев на лекции и семинары.