Ричи Достян - Два человека

— Эх, мал ты!..

— Ну и что?

— А то, что сбежали бы мы с тобой отсюда. Тебе тоже нечего тут делать. Не с твоей головой козу пасти. Тебе одна дорога — в капитаны!

Валька сразу забыл про холод.

— …А я бы отца на лодке к бакенам подвозил, — продолжал Ефим. — Для этого мне и глаз не надо.

— Ну так давай! Давай уедем — ты же сам говорил!.

— Говори-и-ил! А думать не надо, куда мы поедем? Я — калека, ты — пацан!

Вечером прибежала Ксюша, вызвала Вальку в сени и зашептала:

— С чего это Юхим, а?.. Просит отцу письмо отписать, домой просится, говорит, не могу больше тут, помру… С чего бы это, а?

— Правда?! — радостно вскрикнул Валька. Но тут же решил, что ей пока говорить ничего не следует, и важно ответил: — Потому что скоро весна.

— Ну весна, ну и что?

— Понимать надо! — произнес он, распираемый радостью и надеждой: значит, Ефим решил, решил!

— Новая беда, — вздохнула в темноте Ксюша, — куда его везти! Отец — старик, сам как дитё, пропадут в грязи оба!

Она вздохнула еще раз и ушла.

Два дня ходил вокруг Ефима Валька и никак не решался спросить, когда же они поедут. Молчал и Ефим, а заговорил неожиданно, темным, пасмурным утром. Они вышли на крыльцо. Ефим понюхал воздух и спросил:

— Какое сегодня число?

— Четвертое марта.

— Вот и считай, — сказал Ефим, — сегодня первый день весны. Найди-ка льду.

— Нету, — сказал Валька, глядя на бурую глыбу замерзших помоев у сарая.

— Неси топор.

Валька в минуту слетал за топором. Ефим подошел к бочке, хватил с маху по ледяной горбушке, нашарил куски, ударил один об другой, послушал звук.

— Точно, — сказал он, — силы в нем больше нету, дён через пять начнет капать… Так-то, братец, а через месяц-полтора, глядишь, и она вскроется и… пой-дет!

— Значит, нам уже пора уезжать?

Вместо ответа Ефим с такой силой швырнул куски льда обратно в бочку, что они даже не брызнули, а просто расквасились в кашу.

— Ты это брось думать, — угрюмо сказал Ефим. — Мало чего я говорил… А теперь говорю — брось… и чтоб больше… Не приставай с этим, говорю!

Вальке ничего не оставалось, как уйти домой. И он ушел. Сел у окна. А за окном была знакомая картина: огород в снегу, похожие на могилы грядки да кривые палки, обвитые черными усиками прошлогоднего гороха..

Не сразу заснул в эту ночь Валька. Он думал. Мечтал о том, что увезет Ефима на Волгу сам. И кто это выдумал, что он мал? Он давным-давно уже вырос, только никто почему-то этого не замечает. Деньги на дорогу лучше всего занять у тети Лизы, она даст. Теперь вопрос: говорить ей правду, на что они, эти деньги? Или что-нибудь соврать? Нехорошо еще то, что тете Лизе нельзя и даже не хочется врать. А потом надо еще придумать, что соврать…

Отмахнувшись от этих кропотливых и неприятных мыслей, Валька уже видел себя в рубке самого большого пассажирского парохода на Волге, и в тот момент, когда там была самая жуткая штормовая ночь. У штурвала сам капитан, — конечно, он, Валька, — стоит и вертит колесо, а рядом, конечно, Ефим. Но стоять так просто Ефим ведь не захочет. И Валька начинал ломать голову над тем, какую работу может делать на пароходе слепой.

Ничего не придумав, он снова и снова возвращался к мечте о том, как после долгих поисков находит наконец знаменитого профессора, который сразу, без всяких мучений, без всякой операции вылечивает Ефима. И тогда?.. Тогда жизнь представлялась такой невыносимо хорошей, что про нее даже страшновато было и думать.

И вот он снова в злой штормовой ночи стоит у штурвала и правит, а ветрище гонит огромные волны. Валька быстро прикидывает, какой все-таки они могли быть величины. Наверное, каждая волна величиной с сарай, а впрочем, такой волны бояться смешно и даже глупо. Конечно же они в десять раз больше… А пароход качает, и кругом ни черта не видно. Но Вальке не страшно, и он улыбается и про себя говорит: «Держись, товарищ капитан, держись!»

Что могло быть дальше, он понятия не имел, поэтому вдруг представил себе, как сильно будет скучать Катька, когда они с Ефимом уедут…

За окном шумит лес. Валька прикрывает глаза и чувствует, как через дом перекатываются тяжелые черные волны… А по осени они ведь злые — шторма… Видимости никакой, и вода тяжелая; берешь ее веслом, а она как земля… «А меня ветром сносит, течением несет…», и так хорошо засыпается под тихое звяканье вьюшки, тревожимой весенним ветром…

Неожиданно опять пошел снег. Шел день и ночь; сильнее, чем глубокой зимой. И Ефим вдруг успокоился. Просто как будто выздоровел. Опять наступили хорошие вечера. Ксюша сама старалась оставить их вдвоем. Они садились подле печки. У ног лежала на боку Наяночка. Ефим, как прежде, много говорил о Волге: какая она на заре да какая на закате. Но теперь, слушая Ефима, Валька повсюду видел себя с ним. Заговорит Ефим про ледоход, и Валька уже представляет себе, как выводит он за руку Ефима на самый край обрыва. Ефим стоит без шапки; волосы по ветру, лицо счастливое, он всем лицом, руками, весь слушает, как она пошла.