Ричи Достян - Тревога

Вдруг их мама поднялась и вышла на веранду. Слава весь накалился от стыда — еще заметит! Но она что-то делала впотьмах на столе, может быть искала что-нибудь. Наверное, искала. «Ну, это, друзья мои, никуда не годится», — сказала она и вернулась в комнату.

Слава выскочил со двора на улицу, обратно во двор. С порога сказал матери: «Я к Гришке пошел» — и опять умчался.

Улицу Энтузиастов найти было нетрудно, а еще проще— Гришин дом. Он светился всеми своими широкими окнами и невообразимо звучал.

Во дворе стоял зеленый «Москвич». Огромная парковая скамейка пестрела в глубине под стеною кустов. Слава не мог решить, которые окна Гришины. Знал только, что в первом этаже. Для того, чтобы сориентироваться, он отошел к скамейке, но думать ни о чем не смог, потому что коленки его сами задрыгали от музыки, распиравшей дом.

Внизу большая компания пела «Подмосковные вечера». Наверху грохотал и пенился джаз, которому помогали мужские голоса. Один изрыгал отчаянно и монотонно: «Па-па-па…» Другой — «Ды-бы, ды-бы-дыб!..»

«Интересно, — думал Слава, — как они выбирают, кому что слушать». Он смотрел то вверх, то вниз. В это время пьяные женские голоса, воя «если б знали вы, как мне дороги-и…», сорвались с мотива и съехали куда-то вбок, и Славе стало мерещиться, что и дом кренится. Тогда он поднял глаза вверх и тут же вообразил, что крыша дома прыгает с дребезгом, как тяжелая железная крышка на кипящем котле.

— Во живут!

Он с удовольствием слушал этот гам, но в одном из окон нижнего этажа появилась полная женщина, выплеснула что-то во двор из стакана и сразу исчезла. Слава шарахнулся в тень и тут же решил постучаться тихонько в стекло этого самого окна. Ему показалось, что женщина похожа на Гришу. Если Гриша там, то услышит. И точно! На такой стук может обратить винмание только мальчишка. Гриша не вышел, а выскочил.

— Уй, это ты? — не то обрадовался, не то испугался Гриша. Он был в белой бобочке с большим красивым воротником. Он не звал Славу в дом, неопределенно улыбался и вообще был растерян.

Слава этого не ожидал и уже начал съеживаться, но его отвлекли фиолетовые усики на верхней губе у Гриши. Позабыв обижаться, он подумал — такие усики, вернее, рожки получаются, когда пьешь из стакана залпом.

— Ты что, красное вино пил?

Гришка объехал языком рот, иронически хихикнул:

— Кисель из черной смородины — очень полезная вещь!

Славе понравилась такая манера смеяться, он повторил «хе-хек» и бесцеремонно ткнул товарища в мягкий живот.

— Хо, я по-всякому могу. Вот слушай: а-хи-хи-хи — это одна женщина так смеется. А вот еще — это один папин знакомый: м-хы-мхы-м.

— Брось!

— Честное слово, а вот…

— Слушай, это у кого так радиола вопит?

— У Павлика. Бабушку его помнишь? Ну, на вокзале ты же ее видал.

— Видал, ну и что?

— Ничего…

Разговор кончился. Слава опять с обидой думал: «Почему он меня к себе не зовет? Может быть, ему на воздухе хочется немного побыть?»

— Как же Павлик в таком хае живет?

— Хай — это что! Они ведь, кроме того, с утра до ночи стихи читают. У нее ученики, она их учит, как правильно надо со сцены орать.

— Ска-ажешь.

— Ну вот! Я дело говорю. Из-за этого Павка такой псих.

— Слушай, а почему он у своих родителей не живет?

— Потому что не имеет.

— Вот еще! Войны ведь нет, куда же девался его отец?

— Не знаю. Мать умерла от чего-то, а папаня, кажется, еще раз женился, потому парень и болтается между бабками. А вообще эта ленинградская бабушка ничего, веселая, и денег у нее много. С холодильником на дачу ездит и…

— Гри-иш! Куда ты пропал?

— Уй, мне пора!

— Уходишь куда-нибудь?

— Heт, что ты, у нас ведь гости… я бы тебя пригласил, но такие зануды…

— Вот еще, я просто мимо шел…

— Это хорошо…

Обиженный до отчаяния, Слава секунду еще стоял, потом зло сунул руки в карманы по локоть и, не глядя на Гришку, сказал:

— Будь здоров… и так и далее!

Наконец наступил понедельник. Надев новые кеды, Слава хотел побежать к соседям, но оттуда доносились такие звуки, что идти он раздумал.

— Ай, — глухо слышалось из-за стены, — э-мм… блуу-у.

Слава плюхнулся на свою кровать, слушал и ушам своим не верил. Он посидел еще чуть, потом схватил ведро и выскочил во двор.

Когда он возвращался с полным ведром, Костя, стоя па ступеньках своего крыльца, преспокойно стругал что-то перочинным ножом.