Симона Бовуар - Зрелость

Я повторяла ошибку романа «Кровь других», ко многим из тем которого я, впрочем, вернулась: мои персонажи были ограничены этическими позициями. Герой Жан-Пьер — это двойник Жана Бломара; не способный придумать образ действия, справедливый для всех людей, он выбирает невмешательство. «Как сравнить значимость слезы со значимостью капли крови?» — вопрошает он [134] Я заметила, что десять лет спустя я почти дословно приписала эту фразу героине «Мандаринов» Анне Дюбрей. Но есть большая разница: поведение Анны, тесно связанное с ее персонажем в целом, не представляет ни истину, ни заблуждение; оно оспаривается поведением Дюбрея и Анри Перрона, и в романе не отдается предпочтения никому из них. У Жан-Пьера, как и у Бломара, напротив, невмешательство является моментом моральной эволюции, и оба в конце концов преодолевают его. Поэтому напрашивается вывод, однозначный и поучительный, в то время как в «Мандаринах» нет окончательного решения, неизвестно, кто прав, кто нет, соблюдена двусмысленность. , затем понимает, что его отстранение делает его сообщником преступлений, которые совершаются без него, и, подобно Бломару, включается в действие. Клариса, так же как Элен, хотя у нее черты Ксавьер, от упрямого индивидуализма переходит к благородному великодушию. Зло воплощается в ее брате, фашисте Жорже, и в честолюбивом Франсуа Росбурге; их козни доказывают, что нельзя попустительствовать гнету: стоит ему проникнуть в общество — и общество разлагается целиком. Средства неотделимы от намеченной цели, и если они вступают в противоречие с нею, то извращают ее. Выбрав диктаторские меры ради спасения свободы, жители Вокселя отдают свой город во власть тирании. В конечном счете они осознают это и утверждают солидарность бойцов и «бесполезных ртов»: все вместе они пытаются найти выход, исход этой попытки я оставила непроясненным [135] Реплика героини «Почему мы выбрали мир?», как и конец романа «Кровь других», отражает мораль «Страха и трепета» Кьеркегора. .

Я не осуждаю безоговорочно пьесу, диалог, особенно в первой части, обладает определенной силой, а в некоторых пассажах присутствует настоящее драматическое напряжение. Я отважно собиралась вывести на сцену целый город, но эта смелость оправдана, поскольку тогда мы все естественно жили на уровне Истории. Что касается развязки, то она не хуже и не лучше любой другой. Ошибкой было смешивать политическую проблему с абстрактной моралью. Меня смущает идеализм, которым пропитаны «Бесполезные рты», и я сожалею о своей дидактичности. Это произведение написано в той же струе, что «Кровь других» и «Пирр и Цинеас», однако их общие недостатки еще менее терпимы в театре, чем в иных художественных сферах.

Сартр входил в Национальный комитет писателей и Национальный театральный комитет, через Камю он имел связи с движением «Комба». В середине июля один из членов подпольной организации был арестован и дал знать, что выдал имена. Камю посоветовал нам сменить местожительство, и Лейрисы предложили приютить нас; очаровательно было жить в Париже у друзей, чувствуя себя иностранцами; несколько дней мы провели в большой светлой комнате, и Лейрис дал мне почитать произведения Раймона Русселя. Затем, на поезде и на велосипедах, мы отправились в Нёйи-су-Клермон и поселились с пансионом в гостинице — бакалейной лавке деревни: оттуда легко было вернуться в случае, если события ускорят ход. Мы провели там около трех недель. Работали, обедали, ужинали в общем зале, где местные люди играли в карты, в бильярд и ссорились. После полудня мы шли по улицам, окаймленным дельфиниумом, поднимались на плато, где колыхались созревшие зерновые; нередко я писала на улице, сидя у подножия какого-нибудь дерева. Английские самолеты атаковали на дороге немецкие обозы, и не раз совсем рядом я слышала пулеметные очереди. Вечером, около десяти часов, над домом свистели «Фау-1», и в небе мы замечали что-то красное; каждый раз я задавалась вопросом: «Долетит ли самолет до Лондона? И будут ли убитые?»

Как-то на полдня к нам приезжали Зетта и Мишель Лейрисы; в другой раз нас навестили Ольга и Бост. От них мы узнали новости, которых не было в газетах, среди прочих о нападении немцев на партизан Веркора: сожжены были деревни, сотни крестьян и партизан убиты. Убит и Жан Прево. Мы также узнали, что в Марселе казнили Кюзена; фашисты-полицейские устроили ловушку партизанам Орезона; узнав об этом, Кюзен пытался предупредить товарищей, он попал в руки полиции, выдавшей его немцам.