Симона Бовуар - Зрелость

Мы прогулялись по рыжим холмам Лиона, в кино показывали американские фильмы, и мы устремились туда. Мы пересекли Сент-Этьенн, где Сартр показал мне бывший дом своих родителей, а потом спустились к Ле-Пюи. Сартр отдавал предпочтение велосипеду, а не ходьбе, однообразие которой ему надоедало; на велосипеде напряженное усилие, ритм езды постоянно менялись. Он развлекался тем, что на склонах гнал изо всех сил, и я с трудом поспевала за ним; на ровной местности он работал педалями с такой беспечностью, что раза два или три свалился в канаву. «Я думал о другом», — сказал он. Так же, как я, он любил радость спусков. И потом, пейзаж менялся быстрее, чем когда преодолеваешь путь пешком. Я тоже охотно променяла прежнее свое пристрастие на новые удовольствия.

Но большое отличие этого путешествия от предыдущих состояло для меня главным образом в моем внутреннем настрое: я уже не преследовала маниакально мечту шизофренички, я ощущала себя восхитительно свободной; было уже достаточно необычно мирно ехать на велосипеде рядом с Сартром по дорогам Севенн. Я так боялась все потерять: его присутствие и все радости! В каком-то смысле я действительно все потеряла, а потом все мне было возвращено; и теперь каждая из моих радостей воспринималась мной не как должное, а как нежданная удача. Сильнее, чем в Париже, я испытывала беспечную отрешенность, о которой говорила; доказательством послужил один конкретный незначительный факт. По прибытии в Пюи передняя покрышка Сартра окончательно сдала; если не найти способа заменить ее, придется отказаться от нашей длительной прогулки, которая едва началась. Сартр отправился в город, а я сторожила наши вещи на террасе кафе. Прежде мысль о том, что это путешествие может внезапно закончиться без моего согласия, привела бы меня в ярость: а тут я ждала с улыбкой на лице. Это не помешало тому, что мое сердце подскочило от радости, когда я увидела Сартра, появившегося на велосипеде, передняя покрышка которого ярко-оранжевого цвета казалась почти новой. Он понятия не имел, каким чудом механик согласился уступить ее ему; теперь мы могли преодолеть несколько сотен километров.

Через Кавайеса Сартр получил адрес Кана, одного из прежних товарищей по Эколь Нормаль, который участвовал в Сопротивлении. По извилистым дорожкам мы добрались до затерянной в каштановых рощах деревни; Кан проводил там каникулы вместе с приятной спокойной женой и веселыми ребятишками; они приютили темноволосую девочку с голубыми глазами, дочь Кавайеса [112] Память подвела меня, старшая из девочек тоже была дочерью Пьера Кана. У Кавайеса никогда не было детей. . На большой кухне с полом, выложенным красной плиткой, мы съели вкусный обед и по большой тарелке ягод на десерт. В лесу, сидя на мху, Сартр с Каном долго разговаривали. Я слушала их, но в этом летнем свете возле этого счастливого дома с трудом верилось, что действие и связанные с ним опасности — это реальность. Смех детей, свежесть диких ягод, дружелюбие этого дня бросали вызов всем опасностям. Нет, вопреки всему, чему научили меня минувшие два года, я не способна была заподозрить, что вскоре и навсегда Кан будет оторван от своих, что однажды утром отца черноволосой девочки поставят к стене и расстреляют.

От высот Ардеша до долины Роны. Случившаяся в течение дня перемена пейзажа ошеломила меня: синева небес смягчалась, почва высыхала, запах папоротника растворялся в благоухании лаванды, земля приобретала жгучие краски: охру, красную, сиреневую, появились первые кипарисы, первые оливковые деревья; всю свою жизнь я испытывала сильнейшее волнение, когда из горного сердца страны попадала в район Средиземноморья. Сартр тоже не остался равнодушен к красотам этого спуска. Только остановка в Ларжантьере немного испортила нам день. Я знала и очень любила этот городок на границе Центра и Юга. Но в тот день был праздник Легиона; шумная толпа молодых и старых мужчин в баскских беретах, с трехцветными кокардами и лентами, пели и горланили на улицах — синих, белых, красных. Жажда и усталость вынудили нас остановиться; нездоровое любопытство на какое-то время задержало нас.

Мы расположились над Монтелимаром; утром Сартр, садясь на велосипед, еще спал с открытыми глазами, поэтому перемахнул через руль. На дорогах Трикастена ветер окрылил нас, мы поднимались по склонам, почти не работая педалями. Самым длинным путем мы спустились в Арль, потом в Марсель.

В Марселе мы нашли скромные, но очень красивые комнаты, выходившие на Старый порт. С волнением мы совершили прогулки прежних лет, того времени, когда жизнь была мирной, того времени, когда война только еще угрожала. В кинотеатрах на улице Канебьер показывали американские фильмы, и некоторые открывались с десяти часов утра. Иногда мы ходили на три сеанса за день. Как старых и очень дорогих друзей в «Победе над смертью» мы вновь увидели Эдварда Робинсона, Джеймса Кэгни, Бетт Дэвис; мы смотрели все подряд, с радостью созерцая картины Америки. Прошлое подступало к сердцу.