Лоуренс Норфолк - В обличье вепря

— Вставай, — сказал Якоб.

Означает ли это, что он, Сол, уже успел лечь? Он помнил все до мельчайших подробностей, а вот этот факт каким-то образом ускользнул от его внимания.

— Нам нужно спуститься вон туда, — Якоб ткнул пальцем в сторону кратера и произнес еще какое-то слово, которого Сол не понял, — Там есть тропинка, а уже потом придется полазать по скалам.

— Хорошо.

Там действительно была тропинка, как он и обещал. Не могло же там не быть тропинки. А потом и правда пришлось карабкаться по скале — хотя Сол очень скоро потерял из виду Якоба, голос которого ушел куда-то вверх и делался постепенно все менее и менее отчетливым. Конечно же, он отлично знал, что Якоба увезли, вместе со множеством других людей, на поездах, тогда как он, Соломон Мемель, умудрился удрать, так что на самом деле никакого «Якоба» и никаких «других людей» попросту не существует. Ни «Матери», ни «Отца». Тем не менее он вполне мог двигаться вслед за этим призраком, чье странным образом продлившееся бытие отрицать не было смысла, по крайней мере, пока он не добрался до дна кратера, до которого было еще совсем не близко. «Якоб» мог обитать в конечной точке этого спуска, медленного и трудного. Один раз он поскользнулся, нога сорвалась с гладкого камня. То, что его ступни и пальцы рук больше ничего не чувствовали, очень ему помогло. Он удивлялся тому, насколько легко все ему давалось, за секундой секунда; вот только соединять эти мгновения между собой было трудно. Последняя часть пути проходила по гладкой скальной поверхности, угол наклона которой становился все более и более покатым, пока не переходил наконец в ровную горизонтальную плоскость. Дно было сплошь усыпано камнями. Впереди и чуть влево в ровной скале зияло отверстие, и амальгама межкаменной тьмы серебрилась, как лезвие ножа. Пещера — хорошее укрытие, подумал он. Прошлого, которое когда-то он нес с собой, больше не существовало; иначе каким бы образом он оказался здесь, если бы не упал в космический колодец, в котором на краткий миг помаячил его незримый провожатый? Никакого «Якоба» больше нет. Напротив пещеры, в дальней, правой стороне кратера, ответная расщелина рассекла камень от верхнего края и до самого дна. Сверху ему показалось, что как раз из этой расселины и шло что-то вроде тропинки. Теперь он не видел от нее даже следа.

Он сел, прекрасно понимая, что на то, чтобы встать, сил у него уже не будет. Усталость рекой омыла его, и он потянулся за вещмешком, который кто-то, кого он знал давным-давно, оставил в коровнике. В незапамятные времена. Вот только холода он уже не чувствовал. Сейчас он уснет и просыпаться не станет.

Именно так оно и должно было кончиться.

Шум уличного движения снаружи стал громче; серое сентябрьское небо. Сол снял оставшуюся на ноге туфлю, потом носок и потянулся за первой и последней книгами на полке: за темно-синим, в коленкоровом переплете томиком Леона Фляйшера и еще за одной, в зеленом картонном переплете, которая аж просела под собственным весом: «„Die Keilerjagd“ von Solomon Memel: Eine Kommentierte Ausgabe» [207].

Под этим титулом было напечатано имя автора комментария: J. Feuerstein.

В трубке захрустел незнакомый голос.

— Хорошая новость, плохая новость и так себе новость, ни плохая, ни хорошая. С какой начать, господин Мемель?

После войны он выехал из одного не тронутого боевыми действиями города и прибыл в другой. Сложносочиненное предложение войны было вписано между этими двумя точками, сбивчивая и монотонная скороговорка зданий, от которых остались одни стены, и изрытых воронками дорог; дочитав его до точки, Сол проснулся — поезд как раз простучал по стрелкам на подъезде к Восточному вокзалу и втянулся в его по-отечески покойную тень. Внезапная прохлада, широкая полоса платформы и человеческие голоса, эхом отдающиеся под филигранным плетением стальных балок и закопченным стеклом крыши в десятках метров над головой, на мгновение сбили его с толку. Но в следующую же секунду он почувствовал, как это новое пространство окутывает его и влечет вперед, в толпу, которая словно бы плавилась и таяла при его приближении. Он не знал здесь ни единого человека. Он нес с собой чемодан из армированного картона и, во внутреннем кармане пиджака, двадцать семь вырванных из блокнота страниц, и каждая сплошь исписана мелким неразборчивым почерком. Все, что он значил в этом мире, если он вообще что-то значил, заключалось в этих страничках. Он пребывал во взвешенном состоянии. И в Париж приехал, как это позже до него дошло, чтобы ждать.