Эрик-Эмманюэль Шмитт - Мечтательница из Остенде

Во всяком случае, в ее жизни.

Как старушка, давно вышедшая на пенсию, она считала, что все в ее жизни уже определилось, она никому не интересна, собственное тело казалось ей чуть ли не мертвым, и вдруг ее сбивают с толку, говорят, что она хороша собой. Это было неожиданно, невероятно и жестоко.

На следующее утро по дороге на работу она решила, что, если Карл опять возьмется за свое, придется его осадить.

Медицинская рутина заполняла ее жизнь. Едва шагнув в ворота больницы Сальпетриер, которую охраняли, словно казарму, она попадала в другой мир, в город внутри города — ее собственный. Здесь, за высокими стенами, ограждавшими это царство медицины, было все: газетный киоск, кафе, часовня, аптека, столовая, социальные службы, кабинеты администрации, залы для собраний, ну и множество отделений, где лечили все болезни на свете; в садиках стояли скамейки для тех, кто устал прогуливаться, на клумбах пестрели самые разные цветы, в траве прыгали птички; здесь, так же как и снаружи, сменялись времена года: зимой был снег, летом — жара; праздники отмечали течение времени: Рождество, день летнего солнцестояния; люди здесь появлялись на свет, лечились, умирали, иногда сюда попадали даже знаменитости. Своя маленькая вселенная внутри большого города. Тут Стефани не просто существовала, но и была кому-то нужна. Дневные часы спрессовывались, запечатывались обходами, процедурами, походами в сестринскую, измерениями температуры: зачем ей какая-то еще жизнь, жизнь вне больницы?

Ощущение, что она кому-то нужна, наполняло ее гордостью и заменяло все, чего ей недоставало. «Некогда думать о себе, дел и без того хватает», — твердила она себе, когда наваливалось одиночество.

— Здравствуйте, Стефани, — улыбаясь, произнес Карл, хотя она только вошла и еще не успела даже рта раскрыть.

— Здравствуйте. С сегодняшнего дня к вам будут пускать посетителей.

— Боюсь, что так.

— Почему боитесь? Вас это не радует?

— Да уж, будет жарко.

— Что значит «жарко»?

— Вам это, наверное, покажется забавным. А вот моим посетительницам, думаю, придется несладко, да и мне тоже.

— Каким посетительницам?

— Не догадываетесь?

— Нет.

— Тогда потерпите немного — скоро развлечетесь.

Стефани не хотела продолжать этот разговор и принялась за работу.

Он улыбался.

Пока она крутилась у кровати, его улыбка делалась все шире.

Она поклялась себе не задавать вопросов, но в конце концов не выдержала и воскликнула:

— Что это вы так улыбаетесь?

— Мной занимается красивая женщина…

— Откуда вам знать? Вы же меня не видите!

— Я вас слышу и чувствую.

— Как это?

— По голосу, по вашим движениям, по тому, как колеблется воздух, когда вы ходите, а главное — по запаху, я чувствую, что вы красивая женщина. Я в этом уверен.

— Скажете тоже! А если у меня на носу бородавка или фиолетовое пятно?

— Вряд ли.

— Все шутите!

— Ладно, отвечайте, есть у вас на носу бородавка?

— Нет.

— А фиолетовое пятно?

— Тоже нет.

— То-то и оно! — заключил он, довольный, что оказался прав.

Стефани рассмеялась и вышла.

В отличие от вчерашней смены, сегодня остаток дня она провела в хорошем настроении, к ней вернулась природная веселость.

К вечеру, переходя из палаты в палату, она поняла, о чем ее предупредил Карл (забавно, кстати, что его имя пишется на немецкий лад, с «К», а не «Ch»)… В холле больницы семь молодых женщин, одна краше другой, с ненавистью пожирали друг друга глазами, роскошные, как манекены в витрине или кинодивы, пробующиеся на главную роль. Ни одна из них не могла подтвердить официальных родственных связей с Карлом, кроме высокой ослепительно-рыжей девицы, которая чванливо представилась старшей медсестре как «экс-супруга» и получила право первенства. Она удалялась по коридору, а остальные шесть — любовницы, — пожав плечами, продолжали обмениваться ледяными взглядами. Может, они только сейчас узнали о существовании друг друга? Интересно, эти романы происходили по очереди или одновременно?

Стефани находила повод пробегать через холл как можно чаще, но ей все равно было мало. Когда дамы вставали, чтобы идти в палату Карла, каждая проделывала один и тот же трюк: уже в коридоре их злобный вид начисто исчезал, лицо становилось тревожным, в глазах — слезы, в руке — платочек… Ну и актрисы! Кстати, когда именно они играют? Когда держат себя в руках перед остальными или когда с трепетом направляются к своему другу? И вообще, бывают они искренними хоть когда-нибудь?