Григорий Рыскин - Новый американец

Мы фактически дошли до Терека, не встретив никакого сопротивления. Но танки дальше не двинулись: кончились боеприпасы. Линии снабжения и коммуникации были чудовищно растянуты и не поспевали за движением боевых машин. С фюрером невозможно было обсуждать эти вопросы. У него не было элементарных знаний в области логистики. Импровизирующее правительство дилетантов во главе с импульсивным дилетантом.

Но они сделали жизнь увлекательной. Они придали ей смысл и идею. Посмотрите на эту американскую шваль, на это отребье неясной расы, на этих дегенератов из гетто, достойных только Освенцима. Они грязные изнутри и снаружи. Уродовать стены граффити, жрать и е…ся. Посмотрите на этот средний класс. У этих одна одержимость – бакс. Эти кики-каки из пригородов.

Мы презирали филистера. Гитлер и Геббельс позвали нас на штурм неба. Дайте мне одну эсэсовскую дивизию, и я наведу порядок в американских гетто.

Это было что-то неземное, что двигало самым цивилизованным из всех цивилизованных народов, парализовавшее нравственное чувство гениальной нации. Недаром Гераклит утверждал: „Войны, которые столь ужасны для людей, приятны для богов“. Ни одно кровопролитие в истории не происходит без внушения потусторонних кровопийц. Кровавые жертвоприношения питают собою демонов. Они делают людей своими орудиями.

Немцы извечно ненавидели евреев. Гитлер был пророком этой ненависти. Он только выразил германское сокровенное, что есть, например, в сказках братьев Гримм.

Но почему русские ненавидят евреев? У них тоже есть пророки антисемитизма – Гоголь и Достоевский. Этому белокурому человеку весьма пошел бы эсэсовский мундир.

Почему французы ненавидят евреев, и поляки, и американские „рэд нэки“, англосаксы?

То была банальная история одной карьеры. Мы убили миллионы исключительно из карьерных соображений. Поймите, кто был я. Сын бедного клерка из Потсдама. Нищета, пятеро детей, безнадежность. Но вот пришли они и сказали:

– Ты принадлежишь к расе господ. Ты гнусен, и все-таки ты не еврей.

Они облачили меня в черный мундир с молниями и костями. И вся моя жизнь стала оперой Вагнера.

Любой ценой вырваться из толпы, из всемства, из бессмысленности повседневности, из апатии жизни. Презрение к мещанству.

Всмотритесь в лица немецких подростков из гитлер югенда. Сколько энтузиазма! И эти страшные, как будто прокопченные изнутри лица американских подростков из городских гетто. Поклонение „унтерменшу“, недочеловеку. Америка капитулировала перед „унтерменшем“. Они целуют его в черную задницу. Они унижены и запуганы и согласны проголосовать за негра-президента. Кто он, этот мулат-генерал? [65]Ганнибал, Мольтке, Роммель? Где его блестящий маневр? И кого он разгромил? Жалкого араба Саддама в ничтожной стране. Да и то не он.

Они роняют сопли по поводу демократии. Но там, где надо дело делать, у них диктатура. Посмотрите на их пилотов и космонавтов. Нордические молодцы. Каждый их бизнесмен – Зигфрид.

Но разве Гомер не воспевает насилие? Разве ахейцы и троянцы не по ту сторону добра и зла?

Просто там немеханизированное, низкопроизводительное насилие. Обратите внимание на времена, когда люди еще не стыдились своей жестокости.

Зверство есть пафос природы. Гордость орла, коварство гиены, беспощадность крокодила. Зверство биологически присуще всему живому. Все вокруг пожирает друг друга.

Только что по телевизионному каналу „Дискавери“ показали взрезанное брюхо белой акулы с полупереваренными человеческими торсами и конечностями.

Если верить в переселение душ, душа Адольфа вселилась в белую акулу. Акула с усиками и бульдожьим носом.

Мефистофель в гётевском „Фаусте“ полифоничен, как баховская токката, порой даже обаятелен. Адольф бывал порой чрезвычайно обаятелен. Он не был картонным злодеем. Нет! Личный шофер Гитлера Шрек заменил ему отца. Я нередко слышал ворчание Шрека: „Эти партийные шишки обижают народ, забыли, откуда они вышли“. После смерти Шрека его портрет, выполненный маслом, висел в кабинете фюрера в Оберзальцберге, рядом с портретом матери. Самое страшное в нас, что мы похожи на людей.

Вы говорите – шесть миллионов. Но они все равно умерли бы пошлой естественной смертью. Как сказал Марк Аврелий: „Долговечнейший и тот, кому рано умирать, теряют столько же. Ибо настоящее – единственное, чего они могут лишиться, раз только это, и только это, имеют“.

Поначалу он увлек толпу. А когда толпа была увлечена, некуда было деваться. Нужно было или разрушить себя, или пойти вместе с толпой.