Григорий Рыскин - Новый американец

Я люблю Майкла, он любит меня. Перед Рождеством подарил мне красивую открытку и билет на концерт для двоих. «Мессия» Генделя.

– Приезжай в нашу церковь с кем-нибудь еще. Не пожалеешь.

Я пригласил Джорджа Пфеффера.

Черные стволы на Виндзорской дороге. Бесснежное, без запаха хвои Рождество. Пластмассовые снеговики у домов, пластмассовые Санта-Клаусы, нейлоновые новогодние елки. Пластмассовое Рождество, пластмассовое счастье.

Пластмассовые фасады домов, миллионер в наполовину пластмассовом «кадиллаке». Пластмассовые волхвы, подсвеченные изнутри, приносят пластмассовые дары пластмассовому младенцу. В морозном бесснежном небе стоит звезда.

– Да и откуда взяться снегу-то, – говорит Джордж, подобрав меня на Виндзорской дороге в свой желтый кеб. – Откуда взяться снегу, вся атмосфера отравлена. Если Бог живет на небе, Ему нужен противогаз.

В своей вязаной шапочке с помпоном, с круглой бородой, из которой торчит нос-картофелина, пузатенький Пфеффер похож на гнома.

– Вот разбогатею, куплю «роллс-ройс», перекрашу в такси, буду ездить по Нью-Йорку.

– Зачем работать, если разбогатеешь?

– А чтоб разных людей встречать, беседовать… Вчера в час ночи на Парк-авеню женщина садится. Куда едете так поздно? Оказывается, есть такие встречи одиноких людей. Встречаются, говорят, знакомятся. У них от одиночества проблемы с психикой. Но ведь вы врач, говорю, какие проблемы? О, еще какие, отвечает. Среди врачей больше всего ё…тых. Прямо так и говорит. Не понимаю, отчего так много одиноких. Если одинок, заведи собаку. А лучше собаку и коня. Собака и конь никогда не обманут. Они добрые, будут тебя любить.

– А как твой Панчо поживает?

– Я ему травы накосил, кукурузных початков навалил. Он птиц слушать любит, несмотря что конь…

Поутру чоб-чоб-чоб-чоб, трики-трики-тики. Панчо ржет под окном. Собака подходит, в щеку целует. Полный рефрижератор еды, хорошая книга. И я счастлив. Сидеть в соломенном кресле под дубом, книгу читать, в небо глядеть.

Раскидистый шатер из шелковистого дерева. Церковь походит на процветающую электронную фирму, привольно раскинувшуюся на природе, средь искусственных рощ и озер. На стоянке тысячи новеньких дорогих машин. Отраженный в хромированных бамперах, стеклах, цветных плоскостях, поет и играет неон. Тысячи здоровых, красивых, добротно одетых людей под сводами церкви-шатра. Внимают музыке. Сильный тенор ведет речитатив из пророка Исайи: «Глас вопиющего в пустыне, приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Богу нашему». В этот момент они, видимо, искренне верят, и молятся в душе, и хотят раздать все бедным. Но там, за стенами шелковистого шатра, эти дорогие автомобили, в которых поет неон, двухсоттысячные собственные дома в цветущих пригородах, чековые книжки, радости и беды реальной жизни, в которой не прожить по Божьим законам. Книга Книг обещает спасение в жизни иной, а что делать с этой жизнью? С ее радостями и наслаждениями? Чтобы быть спасенным, надо отказаться от наслаждений и гордыни, раздать все бедным. Ну а если Бога нет? Ведь в Книге так много темного и сомнительного. А если Бога в самом деле нет и там, за гробом, ничего? Ведь сколько было и есть религий, и каждая утверждает, что другая – обман. Вот ты откажешься от сегодняшних радостей во имя грядущего спасения, а из тебя лопух будет расти. И больше ничего. Отказаться от наслаждений во имя лопуха. Но если Бога нет, тогда весь мир – абсурд. Сикстинская Мадонна – абсурд, фуга Баха, Сократ, Спиноза, Гегель… Все абсурд. Все это жалкое содрогание жизни на поверхности жалкого шарика. «Мессия» Генделя – абсурд. И все мы, сидящие здесь, под сводами этого шелковистого шатра. Есть Бог. Нет Бога. Это как быть или не быть?

На ступенчатой подставе, слева от хора, в красных сосудах теплятся свечи. А голос дьявольский шепчет: ну-ка подсчитай, сколько свечей. Если тринадцать, значит, нет Бога. Считаю. Тринадцать свечей. Тринадцать. Роковое для меня число, всегда неизменно означавшее крушение, неудачу, горе. Тринадцать, да еще в храме.

Но надо же было случиться, что женщина-служительница в следующий миг поставила на ступенчатую подставу рядом с теми еще три свечи и зажгла. А на малую подставу еще и еще. Маленькие, ало возгоревшиеся огоньки. И в этот же миг мощный хор грянул: «Аллилуйя, Аллилуйя!» И весь деревянный певучий шатер вздрогнул и воспарил. Это Он подал мне знак. Ну конечно, это Он. Так, значит, Бог все-таки есть! Есть Бог! Господи, грешен и грешу ежедневно, одержим сребролюбием и гордыней. Но верую, голос Твой слышу в душе и окрест.