Джонатан Эймс: Проснитесь, сэр!

– Спасибо за разъяснение проблемы с фамилией. Есть ли какие-то неприятные, нестерпимые для вас вещи, о которых мне следует знать?

– Нет, сэр.

– Принадлежите к каким-нибудь политическим или неполитическим организациям?

– Нет, сэр.

– К клубам?

– Нет, сэр.

– У вас есть хобби?

– Нет, сэр.

– Никаких? Рыбалка? Гербарий? Бодибилдинг? Кроссворды?

– Нет, сэр. Я люблю читать.

– Я тоже. Это мое единственное увлечение, кроме газетных спортивных страниц.

– Очень хорошо, сэр.

Так решилось дело. Я купился. Этот мужчина был идеален. Поэтому, чувствуя себя почти всемогущим с четвертью миллиона долларов в банке, я сделал Дживсу предложение, он его принял, и симпатичный малый поступил ко мне на службу.

К счастью, ни тетя, ни дядя ни слова по этому поводу не сказали, по-моему польщенные тем, что у меня есть слуга; кроме того, Дживс был достаточно опытным, чтоб не болтаться у них под ногами. Получив деньги, я начал выплачивать им щедрую ренту, возможно, поэтому их не особенно беспокоило, что Дживс занял свободную комнату.

Он, безусловно, вносил большой вклад в мою жизнь, вдобавок помогал писать, что было дополнительным преимуществом. Написав страничку о параде в честь Дня святого Патрика и получив благосклонное одобрение Дживса, я сказал:

– По-моему, я на сегодня достаточно написал, Дживс, и умираю с голоду. Можете раздобыть какую-нибудь еду? У меня с утра во рту ничего не было, кроме зубов.

– Конечно, сэр.

И он моментально, не потратив ни минуты времени, предложил сардины, помидоры, поджаренный хлеб с маслом. После великолепного пиршества я был готов соснуть. Мне, как правило, после полдника хочется спать – в этом смысле у меня средиземноморская конституция и пищеварение.

Положив голову на подушку, чувствуя себя довольно усталым, я вдруг понял, что меня тревожит сложившаяся ситуация с дядей и тетей. Я действительно пробыл у них слишком долго. Пора двигаться, и поэтому я в тот самый момент принял кардинальное решение.

– Дживс!

Он просочился в комнату.

– Слушаю, сэр.

– Вам нравятся горы?

– Не имею ничего против гор, сэр.

– Что ж, тогда, думаю, завтра мы с вами исчезнем до конца лета. Сядем в машину, – у меня был оливково-зеленый «шевроле-каприс-классик», – доедем до Поконо, [12]снимем хижину рядом с хасидами, [13]с женами манхэттенских торговцев алмазами, и я буду писать роман на живительном горном воздухе.

– Очень хороший план, сэр.

– После сиесты начинайте укладывать чемоданы. Попробуем завтра вырваться из Монклера на свободу. По-моему, вам понравится в Поконо, Дживс.

– Да, сэр.

Дядя Ирвин наверняка обрадуется моему отъезду, особенно после того, как я его сегодня ошпарил, а тетя Флоренс, скорей всего, расстроится – она меня очень любит. Своих детей у нее никогда не было, и я, видимо, стал чем-то вроде сына. Плохо, что мое намерение уехать на лето, если не навсегда, нанесет ей тяжелый удар. Но я видел в кофейном скандале сигнал, что пора удалиться, ибо гость – пусть принятый за сына – должен знать, когда уходить, даже если идти ему некуда.

Через несколько часов после сна снова пришла пора запасаться калориями, поэтому я сидел в кошерном ресторане со своей старой плотью и кровью – тетей Флоренс и дядей Ирвином. Дживс был дома, неизвестно, что делал, – может быть, писал письма коллегам, бывшим в услужении в дальних странах. Тем временем я задумчиво жевал крупный пупырчатый темно-зеленый соленый огурец. В машине по пути в ресторан я уже поднял вопрос насчет кофе, и дядя, как предсказывал Дживс, отнесся к инциденту разумно, простительно, поэтому теперь с каждым куском огурца я набирался храбрости для очередной трудной задачи – сообщения старикам, что любимый племянник собирается завтра утром взмахнуть крылами.

Мы традиционно ходили по вечерам в понедельники в этот кошерный ресторан – деликатесный, с полусотней простых столиков, расставленных близко друг к другу. Все кругом было залито ярким флуоресцентным светом, с одной стороны располагался обеденный зал, с другой – стояла стеклянная буфетная стойка длиной в тридцать футов со всевозможными блюдами, салатами, закусками; за ней, как правило, стояло с полдюжины представителей обслуживающего персонала в ермолках и белых халатах, которые добродушно шутили на идише, ловко резали мясо, властно кричали: «Следующий!»