Джонатан Эймс - Проснитесь, сэр!

Необычайно интересно и увлекательно, хотя меня пронзила озабоченная интуитивная дрожь, ибо в самую ночь совершения преступления я почти соблазнился или, скорей, Бобьен меня почти соблазнила.

– Она страшно расстроена, – сообщил Маррин всему столу в целом. – По-моему, собирается доложить доктору Хиббену. Мне бы этого не хотелось. Просто чья-то глупая и безумная шутка.

– Наверняка какого-то видеохудожника, – заключил старик поэт, лауреат Пулитцеровской премии, с изящным носом, по фамилии Кеннет. То есть это поэта фамилия, а не носа. Насколько мне известно, нос его не имел ни фамилии, ни имени, хотя был, безусловно, красивым, элегантным, вроде Дориана Грея – гораздо моложе остальных черт лица, почти близнец по форме и выразительности носу Питера О'Тула в «Лоуренсе Аравийском», который, пожалуй, можно назвать величайшим мужским носом в истории кинематографа.

– Тем более что писателю не придет в голову оставлять копию тапочек, – продолжал Кеннет. – Записку – возможно, но не вырезку из бумаги.

– По-моему, писатели умеют обращаться с ножницами, – заметила Джун Гринберг с пылавшими на солнце медными волосами.

– Может быть, композитор. Они очень склонны к проказам, – вставил крепкий прыщавый, морщинистый скульптор лет пятидесяти пяти по имени Дон, работавший только со сталью и примечательно потерявший фалангу большого пальца.

Другая порция сплетен касалась любовников Криса и Люка, которых я вчера вечером видел целующимися на стуле, похожем на трон. Вновь суммирую:

Питая друг к другу всепоглощающую страсть, Крис с Люком более или менее стали жить вместе, расстелив на полу в комнате Криса два односпальных матраса. Это весьма возмутило обслуживающий персонал, состоявший главным образом из старых саратогских матрон, не привыкших к любовным связям между мужчинами и, возможно, вынужденных выбирать из мусорных корзинок использованные презервативы. Нынче утром чаша их терпения поистине переполнилась, когда в мусорном баке позади конторы была найдена простыня. Само по себе уже плохо – выброшенная простыня стоит денег, которые пришлось потратить бесприбыльной организации, – а в этой еще и зияла огромная прожженная дыра. Поскольку на всех простынях стоит штамп с номером комнаты, сразу выяснилось, что инкриминирующее доказательство происходит из комнаты Криса. Поэтому две уборщицы пришли с утра пораньше к Маррину с уведомлением, что намерены доложить о прожженной простыне.

По моему предположению, они обратились к нему потому, что если колония – нечто вроде тюрьмы, то Маррин – «встречающий» – является наиболее уважаемым заключенным, и обслуживающий персонал – нечто вроде тюремной охраны – первым делом сообщает ему о возможных проблемах. Администрация Колонии Роз больше всего боялась пожара – усадьба представляла собой старую пороховую бочку, – что, безусловно, отражалось на нашей тихой, спокойной творческой жизни. Сидя там, я сумел провести тюремную аналогию, благодаря активному чтению тюремных романов, одного из моих любимейших жанров, который метафорически описывает общий кризис нашего существования – все мы чувствуем себя заключенными, и все хотим сбежать.

– После того как уборщицы рассказали о простыне, я пошел в комнату Криса, – продолжал Маррин, – разбудил испорченных мальчишек и расспросил насчет простыни. Оказалось, во время ночной возни они накинули ее на лампу, чтобы создать интимное освещение! Так увлеклись, что даже не подумали о возможном пожаре. Вполне могли спалить весь особняк.

– Романтично с их стороны, но опасно, – сказала София, шестидесятисчемтолетняя художница, пишущая свои холсты одной краской: черной. Она прославилась, написав сотни сплошь черных картин, добиваясь переоценки цвета, хотя, видимо, приходила к единственному заключению: очень темный. У нее были серебристо-седые волосы и привлекательная фигура молодой женщины. Она была в рубашке с открытым воротом, где виднелась ложбинка между грудями, внушая мне эдипов комплекс. – Почему пожарная сигнализация не сработала? – спросила София. – Мы все могли погибнуть.

– Интересно, не символизирует ли фактически дыра в простыне какой-нибудь эротический ритуал? – не без иронии вставил Кеннет с коварной улыбкой. Его радовала порочность Криса и Люка. Он сам был старым гомосексуалистом с красивым носом.

– Я слышал, – сказал я, желая вступить в дискуссию, – хотя так и не получил реального подтверждения, будто хасиды используют дырявые простыни в религиозных целях.