Лилия Ким - По живому. Сука-любовь

Сказав это, Вера Львовна тяжело вздохнула и отошла.

Полина продолжала смотреть на мужчину в баре, который все улыбался ей. Увидев, что Полина осталась одна, мужчина встал и не спеша направился к ней, продолжая улыбаться все той же масляной улыбкой.

Полина спокойно смотрела на него и тоже фальшиво улыбнулась, изображая кокетство.

Мужчина подошел к ней ближе. На вид ему было лет сорок пять. Хороший серый костюм. Волосы с проседью. Чистая рубашка, галстук. На руке дорогие часы.

— Я вас сразу заметил. Вы самая красивая девушка в этом зале, — произнес он дежурную фразу без всякого креатива.

— Да что вы, — жеманно улыбнулась Полина.

Перед глазами у нее в этот момент возникли Катя и Ромка. Пронеслись милые сценки из домашней жизни. Как дети были маленькими, как она нянчилась с ними, купала, укладывала спать.

Полина тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения.

— Пить что-нибудь будете? — спросил мужчина.

— Клубничную «Маргариту», — пробормотала Полина.

— С вами все нормально? — неожиданно обеспокоился ее случайный знакомый.

Полина улыбнулась.

— Да. У меня все нормально, — отчеканила она.

— Вот и славно, — улыбнулся мужчина. — Завтра будет завтра, — и подмигнул ей.

Полина вдруг зашлась мелким пьяным смехом.

— Я поняла, — выдохнула она, не то улыбаясь, не то скалясь. — Вы дьявол, да? «Завтра будет завтра». Хорошо сказали. Прям ответ на все мои вопросы. Алхимия.

Мужчина посмотрел на нее озадаченно, будто сопоставлял — стоит ли слушать этот бред ради случайного секса с подвыпившей большегрудой блондинкой средних лет. Видимо, решил, что стоит. Склонил голову набок и клацнул зубами, страстно шепнув:

— Да, я дьявол!

Это выглядело так глупо, что Полина снова зашлась смехом, а потом вдруг со злостью сказала:

— А по-моему, так ты просто старый козел!

Встала и направилась к своему столу. Села на место. Попыталась вклиниться в разговор. Громко смеялась. Спорила. Говорила-говорила-говорила. Не глядя по сторонам, никого не замечая.

Если будущее пугает, о нем можно не думать. Но оно все равно придет.

Иногда мне кажется, что я лишний человек в этой жизни. Особенно по утрам.

— Ну, кто? Кто ты без меня? — спрашивает муж, выходя из гардеробной, на ходу завязывая кричащий галстук в широкую красно-белую полоску.

— Никто, — соглашаюсь я, вытирая мокрое желтое яблоко о вылинявшую растянутую майку, и откусываю большой кусок.

Валера открыл рот, собравшись спорить, но сообразил — не с чем, недовольно сморщился и снова исчез в гардеробной.

Он все делает на ходу и очень энергично. Ему всегда некогда. Его все достали и не ценят. Хотя объективно оценить его заслуги перед обществом невозможно. Это я без всякой иронии. Он уполномоченный по правам человека. Всегда есть безумно благодарные ему беженцы, получившие жилье; женщины, которых он спас от злобного иностранного мужа; ветераны новейших войн, прошедшие лечение в лучших западных клиниках; русские семьи, избавленные от гонений латвийских властей; политики, которых он спас от гуманитарной катастрофы и так далее.

Я же не могу похвастаться большим количеством доброжелателей или пухлой записной книжкой. Когда компания мобильной связи предложила мне оформить скидку на пять любимых номеров, у меня едва набралось три. Оказалось, что звоню я только мужу, моему постоянному партнеру по работе — Гере, а третьим до кучи вписали Лизиного педиатра.

Лиза — это наша дочка.

Вышел муж полностью одетым, даже в ботинках. Достал новые из коробки.

— Какое сегодня число? — деловито спросил он.

— Не знаю.

Валера красноречиво закатывает глаза, вздыхает и укоризненно смотрит на меня.

— За что мне такое наказание? — вопрошает он риторически.

— Должно быть, ты в прошлой жизни сделал что-то очень плохое, — отвечаю я, жуя яблоко. Смотрю на свой телефон. — Двадцать шестое.

— Ты помнишь, что тебе двадцать седьмого к врачу? Не забудешь?

— Я помню.

— Ничего ты не помнишь. Если б я тебе сейчас не сказал, фиг бы ты вообще об этом подумала. Почему я обо всем должен думать? О деньгах, о твоей работе, о том, когда тебе идти к врачу. Мне больше делать нечего? А?

Валера бросил на меня один из своих фирменных выразительных взглядов. Я называю его: «Правда, нечем крыть?» Крыть и правда нечем.

— Не чавкай.

Кроме глобальных замечаний о том, что я ничтожество и ничего в жизни не добилась, муж делает мне еще мелкие, «по ходу пьесы».