Сирил Массаротто: Бог — мой приятель

— Согласен, времена нынче жестокие, но, откровенно говоря, бывало и похуже.

На первый взгляд, миллионы человеческих жизней, унесенные за последние годы, могут показаться тебе огромной цифрой, но, если рассматривать ее в соотношении с общим числом ныне живущих людей, она ничуть не превышает норму. Вот увидишь, вскоре жизнь возьмет свое. На разоренные земли вернутся люди, отстроят новые дома, нарожают детей, и история пойдет на новый виток. Так было всегда, уж мне ли не знать. А опасения твои имеют под собой вполне разумное объяснение: дело в том, что сегодня информация поступает к вам в режиме реального времени, только и всего. Вспомни свое детство: кроме телевизора и газет, у вас же ничего не было. Ты меньше знал, а значит, не ощущал в полной мере царящей в мире жестокости. Твоим бабушкам и дедушкам и вовсе приходилось довольствоваться одними бумажными газетами! Думаешь, много из них можно было вычитать? Развивая эту тему, замечу, что во времена Средневековья люди, как правило, даже понятия не имели о том, что творится у них за углом, впрочем, оно и к лучшему, иначе все как один с ума бы посходили.

— И ты хочешь сказать, что спокойно все это терпишь? Я бы на твоем месте давно уже нас всех прикончил и точку поставил. Страдание все множится, а любовью твоей нигде и не пахнет.

— Все не так просто, как ты думаешь, не мне решать, умирать вам или жить. Вы сами вольны распоряжаться своей судьбой. И не забывай, что я есть любовь. Любовь к человеку и любовь человеческая. Я ощущаю всю ту любовь, которую испытываете вы, и питаю бесконечную любовь к вам самим. А любовь — это еще и надежда. Надежда на то, что когда-нибудь все это закончится.

— И все-таки, почему страдание берет верх?

— Ты прав, такое частенько случается, особенно в наши дни, и ты прекрасно это видишь. Но уже очень скоро, поверь, в людях вновь проснется жажда любви, и они захотят любить еще больше и еще сильнее, чем прежде. И у них получится.

— Но откуда, объясни, в нас столько жестокости?

— К сожалению, жестокость была необходимым условием для развития жизни. Жизнь, как известно, рождается в борьбе и подразумевает выживание, а следовательно, в определенной мере жестокость, источник того самого злосчастья.

— Не хочу, конечно, тебя обижать, но, по-моему, ты изначально пошел по неверному пути. Создавая жизнь, ты должен был сделать так, чтобы она могла развиваться без жестокости и насилия!

— Но жизнь создал не я! Я вообще ничего не создавал!

— Как это? Даже нас?

— Людей я тоже не создавал. Это ваше всеобщее заблуждение настолько глубоко въелось в твою голову, что за все время ты ни разу не удосужился спросить меня, как же все было на самом деле. А на самом деле, скажу я тебе, люди и я появились одновременно. А это означает, что ни одно не предшествовало другому. Любовь породила меня, а я породил любовь. Я не принимал ровным счетом никаких решений насчет вас. Боюсь, тебе будет сложно это понять, но я не являюсь тем творцом, которого вы привыкли себе представлять. Творца нет. По крайней мере, в этом ваша наука права.

— Честно говоря, я, как бы это сказать…

— Разочарован? Понимаю. Знаешь, все эти выдумки о Сотворении мира за шесть дней и последующем дне отдохновения от трудов праведных (можно подумать, мне слабо было попотеть все семь дней кряду) восходят к тем временам, когда человек был слаб и беспомощен перед загадкой окружающего его мира и самой жизни. Однако жизнь отнюдь не загадка, в каком-то смысле она лишь логика материи.

— Так, может, над тобой все же есть еще какой-нибудь Бог, который одновременно создал и тебя, и любовь?

— Ох и начитался же ты книжек на свою голову! Нет во Вселенной иного Бога, кроме меня, ни надо мной, ни подо мной. Я искал его, я был бы счастлив разделить с ним свое бремя, но, как видно, не суждено. Я — единственный, ибо вы — единственные существа, способные испытывать любовь. Иного не дано.

Все еще пребывая в сомнениях, дрожащей рукой я жму на кнопку ее дверного звонка. Она открывает в ту же секунду и с порога одаривает меня улыбкой в пол-лица. Натужная кривоватая усмешка — это все, что я способен на тот момент выдавить в ответ на ее приветствие. Она приглашает меня пройти в гостиную. Присаживаясь на диван, я замечаю на кофейном столике два бокала и бесчисленное множество вазочек с закусками. Она садится рядом. Не слишком далеко и не слишком близко. Просто рядом. Я не решаюсь заговорить первым. Мы познакомились всего пару дней назад, и притом совершенно случайно — в супермаркете, где она попросила меня достать с верхней полки бутылку вина, до которой сама не дотягивалась. Укладывая бутылку в ее тележку, я углядел там диск с одним старым фильмом, который очень люблю. Я не удержался и сказал, что пересматривал его раз двадцать и что старое доброе кино — моя страсть. Не помню, о чем мы тогда еще болтали и как так вышло, что в итоге она пригласила меня к себе, на этот самый диван, где я сижу как пень, не в силах выдавить ни словечка. А ведь еще позавчера я заливался перед ней соловьем. И куда, скажите на милость, все подевалось? В отличие от меня она умудряется сохранять полное спокойствие. Жует себе пончики, запивает водичкой, при этом ни на секунду не забывая улыбаться. Она, кстати говоря, вполне себе ничего, симпатичная. Впрочем, будь она даже уродиной, я бы от ее предложения не отказался, потому что мне позарез нужна хоть какая-нибудь компания. Тогда какого хрена я тут сижу, словно воды в рот набрав? Эх, была не была… Я прошу ее для начала немного рассказать о себе, надеясь, что, пока она будет говорить, ко мне успеет вернуться былое красноречие. Итак, ее зовут Лизой, тридцать восемь лет, историк. Муж скончался пять лет назад в результате несчастного случая — упал со стула, на котором, будучи в сильно нетрезвом виде, решил ради смеха сплясать для своих дружков. Выписывая ногами очередной замысловатый крендель, он потерял равновесие и, падая, ударился затылком об угол стола. Жуткое было зрелище. У меня не хватает духу рассказывать ей об Алисе в столь же непринужденной манере, и я лишь ограничиваюсь упоминанием о том, что живу один с тех пор, как мой сын выпорхнул из родного гнезда навстречу взрослой жизни, наскоро примотав тюки со своими пожитками к багажнику авто. Подумать только, я и сам не заметил, как разговорился. Речь льется легко и естественно, безо всяких усилий с моей стороны. Ну наконец-то.