Йордан Радичков: Жаркий полдень

Народ на берегу расступился, давая генералу дорогу. Главнокомандующий нервно зашагал в ту сторону, спрашивая на ходу:

— Почему этот мальчик сидит в воде?

Сбоку и немного сзади шли офицеры из танковой колонны, приостановившие форсирование реки. Танки застыли у воды, а некоторые стояли уже на другом берегу, едва вытащив на песок зады, и за ними тянулся мокрый след, словно это были какие-то огромные водяные животные, выбравшиеся на сушу, чтобы пожариться на солнышке.

— Не отсюда, а оттуда! — кричал кто-то.

Мальчик смотрел на генерала испуганными глазами.

Генерал смотрел на мальчика так строго, как только может смотреть генерал, у которого остановили армию. Мальчик, пытаясь улыбнуться, раздвинул посиневшие губы. Улыбка получилась чуть кривая. Генерал тоже попытался улыбнуться, но и его улыбка на усталом лице тоже выглядела кривой.

— Но почему он сидит в воде? — спросил генерал, смутно предчувствуя беду.

И тогда все: и военные, и штатские, оба берега Черказской реки, мост, перила моста — все, кто здесь был, начали разом объяснять генералу, почему этот мальчик сидит в воде. Больше пятисот глоток, перекрикивая друг друга, объясняли генералу, и, можете мне поверить, эти людские голоса гремели не хуже вертолета, когда генерал сидел в его брюхе. Сам господь бог ничего не мог бы понять в объяснениях пятисот человек, так где уж было понять генералу! Все старались перекричать друг друга, потому что каждый считал, что именно он лучше всех объяснит, в чем дело, потому-то генерал и не мог понять, в чем же тут дело.

А дело было вот в чем.

В этот самый день трое мальчишек из села Черказки пасли у реки буйволов. Неподалеку гудела молотилка, и ребята бегали туда — поглядеть. Молотилка работала на другом берегу, за вербами, во дворе бывшей Харитоновой усадьбы. Эта усадьба была теперь собственностью объединенного кооператива, и летом Черказки и еще одно соседнее село, входившее в кооператив, устраивали на усадьбе ток, чтобы не приходилось далеко возить снопы.

Молотилка тоже была национализированная, марки «Николай Фехер», крестьяне называли ее «Феферка» и знали, что она дает хорошую мелкую солому для лошадей. На молотилке работали несколько мужчин, а солому отгребали четыре или пять женщин. Пара волов на длинных веревках, протянутых через большой стог, втаскивала копны соломы наверх. Это облегчало труд, да и меньше народу требовалось на укладку соломы. Стог рос, как египетская пирамида, молотилка гудела без передышки.

Была самая страда, люди ни разу не передохнули с утра, поэтому, когда мальчишки стали кататься со стога (а солома сухая, гладкая, словно отполированная, — чистое золото, и только на нее сядешь, так и заскользишь вниз, пока не шлепнешься на землю, а сверху тебя накроет огромный пласт, обдавая душным запахом пшеницы и половы), так вот, когда мальчишки стали кататься со стога, им тут же влетело от крестьян, и они, опасливо косясь на вилы, побежали обратно к молотилке, порисовались там немножко своей храбростью, шмыгая взад и вперед под бегущим приводным ремнем, но и оттуда их прогнали («Вот сорвется ремень и отрежет вам голову!»), и они снова вернулись к реке.

Буйволы уже наелись и теперь смотрели на воду, раздумывая, не пора ли купаться. Мухи, подстрекаемые жарой, кусались немилосердно, и буйволы решили, что им сейчас лучше всего войти в воду и утопить мух.

Мальчики стали кидать плоские камешки, стараясь, чтоб они подольше прыгали над водой, но это им быстро надоело, они стащили рубашонки и бросились в воду. Они плескались, пока по коже не пошли мурашки, потом снова вылезли на берег пожариться на песке.

Тогда-то один из мальчиков — он был в красной майке — сказал, что, если пойти к мосту, можно наловить хорошей рыбы. Там водится боёк, сказал мальчик, он отсиживается в норах, под сводами моста. Бойком они называли речного кленя, потому что он бьется и плещется на перекатах, словно сердится на них за то, что они такие мелкие. Рыба эта совсем дикая и, когда ее вытаскиваешь на берег, смотрит глупыми глазами.

Младший из мальчиков не умел плавать, он остался на берегу, а двое других поплыли под мост ловить бойков. Мост был длинный, в два пролета, построенный еще до войны. Как все железобетонные конструкции, посередине он не был сварен, чтобы при усадке опор, которая рано или поздно должна произойти, мост не рухнул. Пластичность нужна, даже когда в дело идет бетон; правда, этот-то мост со времени постройки еще не шелохнулся.