Иштван Эркень - Семья Тотов

В том, кто и когда получал письма, также далеко не последнюю роль играла его страсть к симметрии. К примеру, папаша Дюри ненавидел профессора Циприани, невропатолога с европейской известностью, чей автомобиль нередко стоял у ворот виллы на обочине шоссе — в вопиющем противоречии со всякой симметрией! Зато он очень любил семью Тотов, и в первую очередь самого Лайоша Тота.

В брандмейстера он был буквально влюблен. Установлено, что оборванцы как на высшее существо взирают на каждого облаченного в форму, а калеки — на людей безупречного телосложения. Но это еще не все. Лайош Тот неукоснительно следил за собой. Никто никогда не видел его в каске, хоть чуть сдвинутой на лоб, или же с торчащим из кармана носовым платком. В понимании папаши Дюри Тот воплощал в себе высшую степень человеческой симметрии, ибо даже прическу его пробор разделял строго посередине — другими словами, если острым ножом расщепить Лайоша Тота пополам, то брандмейстер распался бы на две совершенно одинаковые половины, что, как известно, нелегко проделать даже над яйцом.

Благодаря всем этим обстоятельствам Тоты получали с фронта одни только добрые вести. Поэтому и открытку от Дюлы (хотя речь там шла всего лишь о легком отравлении колбасой) папаша Дюри собственноручно уничтожил из лучших побуждений.

Окно почты в Матрасентанне выходило во двор. Под окном, на расстоянии вытянутой руки, стояла бочка для дождевой воды, полная студенистой зеленой жижи. Папаша Дюри, добросовестно просматривая дневную почту, бросал в нее обреченные на уничтожение письма.

Сюда угодили в один и тот же день обрамленный золотой каемкой пригласительный билет профессору Циприани с супругой на летний бал к регенту и телеграмма Красного Креста, где сообщалось о гибели Дюлы Тота. Тем самым не только профессор получил щелчок, но и симпатичных Тотов удалось уберечь от печального известия. Равновесие в мире было восстановлено.

В полдень, когда папаша Дюри встретил на улице брандмейстера, он еще издали принялся ободряюще кивать ему и подмигивать, тем самым давая понять, что, мол, выше голову, — покуда он почтальон, не знать горя милому семейству. Его жизнерадостное кривлянье не укрылось от внимания Тота.

— Чему радуешься, папаша Дюри? — спросил он.

— Чего есть, то дрянь, а будет и того хуже! — ответствовал письмоноша с кривой гримасой, которая заменяла ему улыбку.

— Других новостей нет?

— В остальном все в ажуре.

Тот пригласил его на стаканчик вина. Они распили его за здоровье младшего Тота, прапорщика.

Матрасентанна — такая дыра, куда весьма редко заезжают майоры. Однако в одно прекрасное июльское утро с рейсового автобуса, прибывшего из Эгера, в Матрасентанне сошли сразу два майора.

Один спрыгнул, не дожидаясь остановки автобуса. Это был рослый мужчина с молодцеватой осанкой и внешностью человека, привыкшего отдавать приказы; из всех майоров то был наипервейший майор. Именно таким Тоты представляли себе командира Дюлы.

Их удивило, что гость, даже не оглянувшись по сторонам, уверенным шагом направился к ресторанчику Клейна.

— Господин майор! — окликнул его Тот, но приезжий даже не оглянулся.

Они догнали майора только в садике перед рестораном. Обступили его и с замиранием сердца уставились на приезжего; майор же атаковал их весьма воинственно:

— Ну, чего привязались?

— Глубокоуважаемый господин майор! — начал глава семьи. — Я — Тот.

— А мне что за дело?

Тот, подбодрив взглядом дочь, подтолкнул ее к майору.

— Сердечно рады поздравить господина майора с приездом и просим чувствовать себя как дома в нашем скромном гнездышке, — дрожащим от волнения голосом пролепетала Агика и вручила майору букет алых роз.

— Вы меня с кем-то путаете! — взорвался майор. — Я еду в офицерский дом отдыха в Матрасентмиклош и только теперь увидел, что это не Матрасентмиклош, а Матрасентанна.

Майор повернулся и двинулся назад, к автобусу. Розы он прихватил с собой.

Тоты недоуменно проводили его взглядом, потом испуганно посмотрели друг на друга и бросились вон из сада.

Их подозрения оправдались!

Другой майор, который уже не мог быть никем иным, кроме как их майором, ждал у автобусной остановки.

Тот почувствовал разочарование. Неужто бывают такие плюгавые майоры? А этот не только ростом был меньше первого, но и невзрачнее, весь какой-то потрепанный. В разбитых сапогах и выгоревшей пилотке он стоял, устало прислонившись к срубу артезианского колодца… Лишь юного сердца Агики не коснулось разочарование. Правда, другой майор ей тоже понравился, ну а от этого она была просто в восторге. Даже темные масляные пятна на кителе казались Агике следами кровавых ранений, и она оторопело воззрилась на майора, как если бы перед нею предстало во всей красе само ожившее боевое знамя, пробитое пулями и овеянное пороховым дымом. Больше всего Агике хотелось бы поцеловать майора, как священную реликвию.