Эли Люксембург: Ворота с калиткой

Больше всего на свете Йони Маркус ненавидел больницы. Попадая в больничные стены, он тут же начинал нервничать, становился взвинчен и зол, начинал метаться: куда бы поскорей удрать.

Шоша встала в очередь к дежурной, Йони же отправился в соседний зал, где слонялось много людей и было сильно накурено. Вдоль стен стояли здесь автоматы с горячим кофе и холодными напитками. Он подошел к окну, протиснувшись между колясками, в которых мамаши качали младенцев. На улице моросило, каменная брусчатка сверкала лужами, в больших кадушках мотались под порывами ветра тонкие масличные деревца. Глядя на непогоду, Йони вспомнил отца, его черноту, худобу. Представил его сейчас, под этим дождем и ветром. И снова его обожгло стыдом. Как будто он выгнал его туда — в холод и непогоду.

Он оглянулся и увидел, что Шоша стоит уже у окошка дежурной. Он встал рядом с женой.

Браха оказалась стриженной наголо девочкой с двумя огромными серьгами в виде полумесяцев — хорошенькая головка на тонкой высокой шее. Стервой она вовсе не казалась. Курила и пила кофе, сидя напротив компьютера, и выглядела как взмыленная кобылка, и Йони ей хамство ее простил.

— Наша фамилия Маркус, — сказала Шоша. — Родители Даниэля Маркуса.

— Приехали на своей машине? — спросила неожиданно Браха.

Шоша слегка замешкалась.

— Да, у нас есть машина…

— Вот и отлично! — Браха тут же принялась хлопотать с компьютером всеми десятью пальцами. — Хирург вам даст заключение, и можете брать своего сына домой.

Вспыхнув и осветившись радостью, Шоша и Йони переглянулись. Их головы, склоненные над окошком, находились рядом, и они в губы поцеловались.

— Температура тела, анализы крови, мочи, снимки внутренних органов, костные снимки в целом — в полном порядке, все о’кей! — считывала с компьютера в бешеном темпе Браха. — На правую ногу наложена гипсовая повязка — слабый намек на трещину. Ждем снимки черепной коробки, последние снимки… Когда будете уходить, я дам вам выписку для больничной кассы. Все приготовлю в трех экземплярах: один для полиции, один — на случай судебного иска в страховую компанию. Он, кстати, там — мужчина, который сына вашего сбил. Сидит у его кровати. Идите, вам скажут, где их найти.

И Браха нажала на что-то возле себя. Двери в приемный покой, издав тихое гудение, разъехались перед ними.

— Вы на меня не сердитесь! — крикнула Браха вдогонку. — Сами видите, что здесь сегодня творится.

В приемном покое было стерильно чисто, бесшумно сновали врачи и медсестры. По обе стороны шли залы с высокими койками на колесиках. Часть коек была за занавесками. Там слышались стоны, шепоты, всхлипывания — происходили неведомые таинства, и Йони сразу сделалось дурно.

Они дождались, когда медсестра за стоечкой закончит разговор телефонный, назвались, и та отвела их в соседний зал, Указав на дальнюю койку в углу.

Они увидели сына, он спал с сердитым выражением на лице, и Шошино сердце облилось нежностью и умилением. У изголовья сидел мужчина, скрестив руки и ноги, и тоже, видимо, дремал. Сидел он к ним спиной, и Йони на куртке его увидел ирис Гильбоа.

«Так вот кого выбрали Данику в палачи! Почти коллегу».

Неслышно ступая, крадучись, приблизились к кровати и встали над сыном. Разглядев его, успокоились окончательно: не было ран, синяков, ни даже царапин. Не проступали в лице следы внутренних болей. Шоша поцеловала его в лоб.

Он сразу открыл глаза и с тем же нахмуренным выражением сердито сказал:

— Вот, наконец, явились! Где вас так долго носит? Меня тут давно выписывать собираются. Черт побери, который час, мама?

Глядя восхищенно на свое сокровище, они молча ему улыбались, покуда он тянулся наверх, выволакивая из простыни загипсованную ногу. И сел, опираясь спиной на подушку.

— Вас тут и Семка ждет. Вот, познакомьтесь с Семкой, это он меня подцепил на джипе своем, он притащил в больницу.

Они подняли глаза на тут же вскочившего Семку — высокого, с соломенной шевелюрой и рыжими усами. На груди его куртки был тот же ирис Гильбоа — знак Государственной службы охраны природы.

— Да, Семка, ничего не поделаешь, — смущенно говорил он, пожимая Шошину руку через кровать. — Кличка с детства моя. На самом деле — Шломо Каши, — он пожал руку и Йони. Мы с Дани успели уже подружиться, он все мне про вас рассказал. Я, говоря по правде, представлял вас совершенно иначе.

«Чувствует себя виноватым, всем своим видом дает нам это понять, — отметил Йони. — Нормальный вполне мужик, нормальный еврей. А выбор пал на него. Кибуцник, конечно же…»