Клер Моуэт - Люди с далекого берега

— Волосами? Чьими волосами? — изумился Фарли.

— Да уж, верно, знахарки какой-нибудь, для которой и бога нету! — отозвалась Айрис.

— От чего же это должно вылечивать?

— От астмы.

— И что же, вылечивает? — спросила я.

— Господь с вами! — засмеялась Айрис. — Правда, ей, бедняжке, и наше леченье не очень-то помогает. Как тут их осудишь, ведь им очень хочется одолеть недуг!

Пойнтинги никакими медицинскими средствами не пользовались — ни современными, ни знахарскими, существовавшими испокон веков. Никаких патентованных лекарств они не признавали и даже не стремились найти им какую-нибудь замену. И старые обычаи забыли, не собирали ягод, не сушили их впрок. Но все же охотиться Гарлэнд не бросал; легче всего ему казалось мясо продать, а на вырученные деньги купить что-нибудь в лавке. Скажем, леденцов в ярком пакетике. Уж лет десять Гарлэнд с Рози еле-еле сводили концы с концами, но жизнь так и не отучила их от детской беспечности.

Когда Мы вернулись домой, я обнаружила на кухонном столе сложенный вдвое бумажный листочек. Оказалось, это стишок Дороти. Никак не могу привыкнуть: если тут говорят «вечерком зайду», в переводе на наш язык это означает — после полудня.

Вот какое стихотворение, аккуратно выведенное рукой Дороти, я прочла:

В апреле Фарли закончил свою книгу о волках [10] Имеется в виду книга «Не кричи: волки!» (1963), русский перевод — М., «Мир», 1982. — рукопись в триста пятьдесят страниц мне досталось перепечатывать дважды. Когда такая забота сваливается с плеч, ничто не может омрачить душевного ликования, даже бесконечным проклятием обрушившаяся на нас непогода. Морозы кончились, и с утра до ночи льет как из ведра, что ни день, то накатывает, будто позабытый недуг, ненастье. И все же, когда рукопись завершена, когда внесена последняя правка, ощущаешь такую радость, будто что-то живое родилось на свет. Нам не терпелось отметить завершение трудов. В один из ненастных вечеров мы вышли из дома, хлюпая по талому снегу под свинцово-серым небом, в надежде поразвлечься где-нибудь в кругу друзей.

В резиновых сапогах, в плащах мы брели по чавкающей слякоти, размышляя, кто бы мог разделить с нами нашу радость. Сперва завернули в полицейский участок. Я позвонила к Макэкернам, но дверь никто не открыл. Фарли позвонил у двери в полицейский участок: тот же результат.

— Пусто! — сказал он с досадой.

Мы стояли и прикидывали, куда бы сунуться еще. К Айрис не пойдешь, она уехала на недельку в Сент-Джонс к зубному врачу — удалять зубы.

Зашли к Биллингсам, но оказалось, что Джейн только что доставили долгожданную высокопородную кобылу, поэтому хозяйке было не до нас. Доктор Биллингс, как и прежде, работал в одиночку. Доктор Ли, показавшийся нам таким славным, хоть и не слишком живым собеседником, отказался служить разъездным врачом и только что отбыл в Новую Шотландию, где его ждала обширная клиентура. Подумали было нагрянуть к преподобному Мэттью Уэю и Тельме, его жене, да постеснялись беспокоить священника в субботний вечер, ведь он сейчас, возможно, готовится к воскресной проповеди.

Остался всего один дом, хозяева которого, по нашим понятиям, смогли бы понять нашу жажду веселья, — дом Дрейков. Мы направились по дороге, что вела в поселок Кишка, не без основания полагая, что застанем Дрейков дома. Их выбор, куда пойти, был еще более ограничен, чем у нас.

— О, Фарли! Клер! Очень приятно, входите! — сказала, выдавливая из себя улыбку, Барбара. Она ждала ребенка и заметно располнела. Но эта напряженность и отсутствие радушия все же объяснялись не ее положением, а чем-то другим. Наверно, нам следовало бы найти благовидный предлог и тут же раскланяться, но по здешнему неписаному этикету не полагалось сразу же уходить, не пробыв в доме из вежливости хоть несколько минут. И хозяйке надлежало, даже если гости явятся не вовремя, все равно оказать им радушный прием.

— Чудовищная погода, правда? Снимайте плащи, проходите, присоединяйтесь к нам, — предложила Барбара.

У камина с бокалом в руке стоял Фримэн. Вид у него был рассерженный. Мы с удивлением обнаружили здесь Дуга Макэкерна, Виктора Мосса и Ноя Джозефа. Лица у всех троих были очень серьезные. Входя, мы поймали конец фразы, мрачно брошенной Фримэном, по которой поняли, что где-то что-то замышляется.