Николай Никандров - Диктатор Пётр

– Вася,– сказала бабушка со стороны.– Ты жуй хорошенько, иначе не пойдет в пользу: как зайдет, так и выйдет цельным куском.

– Он спешит,– проговорила Нюня, все время отставая от брата.

– Ты сама спешишь! – огрызнулся Вася и весело прибавил: – Вот если бы дядя Петя увидел сейчас, как мы тут отхватываем!

– Ты потише,– испуганно предупредила его Нюня.

Она покосилась на дверь в столовую и окаменела, с длинной рыбиной, захваченной за середину ртом, точно кошка с хорошей добычей.

– О-ди-ча-лые!!! – проскрипел в этот момент в дверях желчный стонущий вопль. – Жж-ре-те???

Толкая впереди себя стул и навалясь обеими руками на его спинку, к ним в комнату неравномерными скачками паралитика въезжал Петр, худой, черный, в одном белье, босой, с безумно вытаращенными глазами. Подъехав к свободному месту у стола, он сперва нацелился, потом с грохотом повалился на стул и костлявой рукой загреб к себе прибор, тем самым как бы присоединяясь к общей семейной трапезе. Затем, прежде чем окружающие успели прийти в себя, он так же сгреб к себе большой кусок свежего хлеба, вывалял его в сливочном масле и с хищным выражением лица стал есть. Очевидно тотчас же почувствовав утомление, он положил голову одной щекой на стол, как на подушку, и продолжал жевать, издавая горлом однотонный певучий звук.

За столом в это время стоял переполох. На него, со страшной быстротой поедающего хлеб с маслом, все кричали и махали руками, как кричат и машут на коршуна, поднимающего сo двора на воздух хорошего цыпленка: люди кричат, а коршун с цыпленком все выше…

– Как он сумел встать! Как он дошел сюда! Вот сумасшедший! Конечно, он сумасшедший! Смотрите, смотрите на него! Он берет второй кусок хлеба, свежего хлеба! Доктор сказал, что хлеб для него, в особенности свежий, первая отрава!

– Он все масло взял! – кричал Вася, когда Петр сгреб к себе всю тарелку с маслом и огородил ее, как забором, рукой.– Все масло! Ему же вредно!

– Мама! – прорезал воздух истерический вопль Ольги.– Мама! Он губит себя! Он умрет! Наш Петя умрет!

Она схватилась руками за лицо и заплакала.

– Петя, Петичка,– встала и подошла к больному мать, ласково трогая его рукой за плечо: – Что ты делаешь! Опомнись! Ты же больной!

– Больной?..– захрипел Петр, лежа одной щекой на столе и тяжело дыша.– А вы и рады, что я больной!.. Вы так вот уже сколько моих порций съели, пока я больной!.. Вы и это все хотели без меня съесть!.. И если бы вы хотя доедали остатки, а то вы, я слышу, уже и новые коробки консервов взламываете!.. Вы роскошествуете, а мне, думаете, приятно второй месяц голодному лежать!.. Довольно голодать!.. Все равно я уже почти что здоровый, кризис прошел…

– Что ты, что ты, Петя, где ты там здоровый, тебе наедаться хлебом никак нельзя! – уговаривала его мать, подсев к нему.– Лучше мы твою порцию отложим, а ты съешь, когда выздоровеешь.

– Да!.. "Отложим", "отложим"!.. Когда больше половины уже съели!..

– Бабушка, он разобьет тарелку с маслом, он больной человек, возьмите у него масло, оно для него первый яд!

– Оля,– обратилась к дочери бабушка, изнеможенная, еле стоящая на ногах.– Отложи сейчас Пете половину всего, что есть на столе. Ну, а ты, Петя, сейчас пойдешь с нами обратно в постель.

– Клади больше!..– оскалился на сестру Петр, потом обессиленно закрыл глаза.

– И так много кладу,– говорила Ольга, кладя.– Не будь таким жадным, Петя. И, пожалуйста, не думай, что мы в общем больше тебя едим. Наоборот. Ты, как больной, получаешь такие вещи, каких мы даже и в глаза не видим.

– Ты по кварте молока каждый день получаешь,– ввязался в разговор Вася.– А мы даже и по капле его не имеем.

– Свинья ты, свинья!..– плюнул в него Петр.– Погоди, вот хватит тебя сыпняк, тогда и ты будешь получать молоко…

– Петя, не говори так! Петя! – строго прикрикнула на него мать.

– Хочешь, свинья,– продолжал Петр, обращаясь к Васе,– хочешь, свинья, будем меняться: ты мне отдашь свое здоровье, а я тебе отдам мое молоко, но с сыпняком!..

– Хочу! Давай! Давай сейчас!

– Дурак ты, дурак… И больше ничего…

– Оля,– говорила бабушка.– Поддерживай Петю с той стороны.

Больного подняли со стула, повели в столовую, уложили в постель…

В комнаты давно скребся из садика Пупс, должно быть учуявший, что сегодня в доме едят беспорционно. И теперь, когда суета улеглась, его впустили.

Он вошел в комнату и от благодарности и застенчивости сейчас же стал извиваться всем своим небольшим лисьим телом и помахивать во все стороны хвостом и крутить головой.