Июнь Ли - Добрее одиночества

– Тебе, похоже, не по себе, – сказала Жуюй. – Давай что-нибудь закажем, а то несчастная девушка весь вечер там простоит.

Он проигнорировал ее предложение.

– Ты… любила их?

– Теть-бабушек?

– Да, – сказал он. – Они тебя любили?

– Боюсь, они не были на это способны. Не думаю, что они любили меня больше, чем поросенка, которого растят для жертвоприношения. Что, по-твоему, я к ним несправедлива? Ладно, беру эти слова обратно. Может быть, они любили меня на свой непонятный мне лад. Что касается меня, я не имела, кроме них, другой семьи, но они не так меня воспитали, чтобы любить их или еще кого-либо из смертных.

– Трудное, должно быть, положение.

– Я бы сказала – лучшего положения ни для кого и быть не может.

– Ты правда так думаешь? – спросил Боян, глядя ей в глаза.

Она не отвела взгляда.

– По крайней мере хочу в это верить.

– Тебе не приходило в голову, что это неестественно?

Неестественно – слово из лексикона Сычжо, но что он мог призвать себе на помощь, как не ее молодое своеволие?

– В моей жизни, – сказала Жуюй, – нет ничего естественного.

– И в возвращении сюда? – спросил он.

– По правде говоря – хочешь верь, хочешь нет, – возвращение сюда кажется мне самым естественным, что со мной было.

– Ты приехала из-за смерти сестры Шаоай?

На мгновение взгляд Жуюй сделался странно рассредоточенным.

– Нет, – сказала она. – Тогда я приехала бы раньше, к погребению.

– Урна с ее прахом еще не похоронена.

– Почему?

– Не знаю. Видимо, Тетя еще не готова.

– Как она?

– Могу свозить тебя к ней сегодня, – сказал он. – Или завтра. Или когда угодно.

– Я думаю, нам пора уже заказать, – сказала Жуюй и, наклонившись, постучала по стеклу.

Официантка тут же вошла. Жуюй, не спрашивая Бояна ни о чем, заказала еду на двоих.

– Почему ты поменяла тему? – спросил Боян, глядя, как за официанткой закрывается дверь. – Не захотела слушать, как Тетя мучилась все эти годы?

– Я не видела в этом мире никого, кто не мучился бы, – сказала Жуюй.

– Не слишком сердечные слова, – заметил Боян.

– Но верные. Ты подразумеваешь, что я ответственна за Тетины мучения и мне должно быть совестно. Но дело в том, что, если бы не эти мучения, были бы другие. Если бы Шаоай не заболела, Тете все равно было бы плохо из-за нее.

– Шаоай не заболела. Ее отравили.

Жуюй молчала с застывшим лицом – такое лицо было Бояну лучше знакомо.

– Что? Тебе не нравится, что я напомнил про этот факт?

Жуюй обратила взгляд на Бояна, и впервые ее облик выразил смущение.

– Каких слов ты от меня ждешь?

– Это ты отравила Шаоай?

– Это все, что ты хочешь знать?

– Я бы сказал – это все хотели знать, – промолвил Боян. – Я хотел знать постоянно и теперь хочу.

– Кто – все?

– Я, мои родители, Тетя, Дядя, соседи.

– И Можань?

Боян уже некоторое время задавался вопросом, когда и как это произойдет, – сам он упомянуть Можань не отваживался.

– Думаю, она тоже хотела бы знать, – сказал он.

– Как она сейчас? Где она?

– Не знаю.

– Ты не поддерживаешь с ней связь?

– Ровно такую же, как с тобой, но от нее ни разу ничего не было.

– Тебе не любопытно, как она? А ее родители живы?

– Да, но я никогда их про нее не спрашивал. Не один год прошел с нашего с ними последнего разговора.

– Почему так?

– Она имеет право держаться в стороне.

Жуюй улыбнулась.

– Печально для нее.

– Почему?

– Если бы она значила для тебя больше, ты бы ее нашел, – сказала Жуюй. – Мы не в таком мире живем, где человек может вечно прятаться.

– Возможно, у меня есть причины не искать ее.

– Потому-то мне за нее и печально.

– Почему?

– Ведь она была по уши в тебя влюблена, разве не так?

– Подростковая влюбленность – дело обычное. Но это не причина, чтобы я оставался в ее мире, – сказал Боян.

– Помню, Шаоай однажды сказала, что Можань еще дитя, – промолвила Жуюй, и ее лицо затуманилось. – Бедное дитя.

– Что ты имеешь в виду?

– Она и правда была дитя, когда мы с ней общались, ты согласен? – сказала Жуюй. – Я постоянно чувствую себя виноватой из-за всего, что с ней произошло.

– Только перед ней? – спросил Боян, вдруг разгневавшись. – А я разве не был дитя? Ради всего святого, Шаоай было только двадцать два. Разве она еще не была дитя в каком-то смысле?

Жуюй смотрела на Бояна так, будто его злость ее позабавила.

– Ну ты-то не делай вид, что твоя жизнь погублена. Мне кажется, ты не так уж пострадал – я права?

Ему хотелось возразить. Хотелось сказать о годах, прожитых в заботах о Шаоай, о том, как ей у него на глазах становилось все хуже, как он скрывал ее от жены и друзей, как разделил свою жизнь на две части, ни одна из которых не была вполне реальна. Но, что бы он ни сказал, это лишь позабавило бы Жуюй еще больше.