Роса Монтеро - Дочь Каннибала

В семь сорок я поставила чемодан рядом со скамейкой в соответствии с полученными инструкциями, и меланхолическое забытье сменилось острым беспокойством. А если сейчас здесь появится какой-нибудь вор и преспокойно унесет чемодан? Разве вокзалы не славятся обилием ворья? И разве мой чемодан, за которым явно никто не присматривает, не представляется легкой и соблазнительной добычей? В эту минуту объявили о прибытии поезда, и мимо моей скамейки повалила новая толпа пассажиров. Голову я держала неподвижно, но уголком глаза – я ничего не могла с собой поделать – поглядывала на чемодан. Он был черным пятном, вокруг которого бурлил людской поток, словно скала, которую лижут волны. Время пришло, сказала я себе. Пора. Но проходила минута за минутой, толпа поредела. Наконец последние пассажиры быстрым шагом прошли мимо меня, и на вокзале снова стало тихо.

«Опять ничего не получится. Я уже чувствую. Снова провал», – скулила я про себя.

В этот миг передо мной остановилась женщина с вертлявой чернобровой девчонкой, которую перед этим тащила за собой так, как в супермаркете везут за собой тележку с покупками.

– Это вы… Это вы? – дважды спросила она, указывая на меня обвиняющим пальцем.

– Что? – подскочила я. Неужели эта женщина и есть тот человек, которого я жду?

– Да, это вы! – с торжествующим видом уверилась она, тыкая пальцем мне в плечо. – Вы же детская писательница, верно?

Не время и не место тут было для литературной болтовни, мне следовало притвориться, соврать, отделаться от нее, сказать, что я не я. Но я не удержалась: впервые ко мне вот так, можно сказать, на улице, обращались поклонники.

– В общем, да.

– Какое счастье! Смотри, Мартита, эта сеньора написала книжки, которые тебе так нравятся.

Мартита тепло улыбнулась мне. Девочка была уменьшенной копией матери – такой же большой нос и такие же толстые щеки.

– Как же нам повезло, ведь в этом году волхвы принесли тебе последнюю книжку серии, мы не одной не пропустили, правда, Мартита? Она обожает «Гусенка и Утенка», собирает все до единой.

Я почувствовала легкий укол гордости, каковая, судя по этому уколу, находится где-то возле печени.

– «Курочка», «Курочка-недурочка», – сказала я тихо.

– Что вы говорите?

– «Гусенка и Утенка» написала не я. Это книжки Франсиски Одон.

– Да что вы? Надо же! Вы уверены?

– Я писала книжки про курочку-недурочку – сказала я с некоторой надеждой и в то же время с беспокойством оглядывалась.

– Вот оно как! Этого мы не читали, верно, Мартита? Очень жаль, простите, пожалуйста, – пробормотала несколько смущенная сеньора.

И чуть не бегом кинулась прочь, волоча за собой дочку.

Пока я приходила в себя после этого разговора, ко мне подошел маленький замызганный мальчик, он продавал пластмассовые цветы. Ну и дерготня, в жизни ко мне столько народу одновременно не обращалось. Из-за этих случайных разговоров я снова провалю все дело.

– Я ничего не буду покупать, малыш, – поторопилась я сказать, чтобы он побыстрее ушел и не путался под ногами.

– Ты что, тетя? Я ничего не продаю. Я принес тебе записку. А цветок я тебе дарю, – невозмутимо ответил этот мальчик с пальчик Он сунул мне в руку записку и красную розу.

Я развернула записку: она была напечатана тем же мелким шрифтом, что и карточка, доставленная мне с букетом.

«Это была проверка. Сейчас же, повторяем, СЕЙЧАС ЖЕ отправляйтесь в кинотеатр на Платериас. Купите билет и войдите в зал одна, повторяем: ОДНА. Сядьте в последних рядах, с правой стороны от прохода, так, чтобы около вас было свободное место. Поставьте чемодан рядом с собой и спокойно смотрите фильм. Не пытайтесь никому звонить – мы за вами наблюдаем».

Я огляделась в поисках мальчика с цветами, но он исчез. Я быстро вышла из вокзала и дала почитать записку своим друзьям, которые к тому времени извелись в ожидании меня.

– Они пишут, что следят за нами, – шепнула я затравленно.

– Может, следят, а может, и нет, – ответил Феликс. – Как бы то ни было, надо идти.

На такси мы за десять минут добрались до кинотеатра. Платериас – это улочка в старом Мадриде, неподалеку от Пуэрта-дель-Соль. Киношка оказалась маленьким и жалким заведением, на двери висело объявление, написанное от руки: «Сегодня в программе три великолепных фильма: «Последний парижский набоб», «Отсоси» и «Яйца навалом». Я покрылась холодной испариной: я вынуждена войти туда и, кроме того, одна. Уже совсем стемнело, улица едва освещалась, прохожих не было. Киношка казалась столь же уютной, как пещера гремучей змеи.