Роса Монтеро - Дочь Каннибала

– Да вот известно. С первого же дня. Я не так уж крепко спал и слышал, как вы рассуждали, куда спрятать деньги, как перетаскивали мешок с кормом, и все остальное.

– Что же ты сразу не сказал? Зачем делал из нас посмешище все это время?

– Потому что хотел убедиться, что вы мне доверяете. Человек, который не боится правды, не должен бояться лжи. Это сказал Томас Джефферсон. А потом, я был уверен, что долго это не продлится. Ложь никогда не доживает до старости. А это уже Софокл.

На четвертый день нам уже казалось, что мы всегда так жили, в подвешенном состоянии, существовали как бы в скобках, ожидая некоего неизвестного, но неизбежного события. Мы расходились только на время сна, спал каждый у себя. Я закрывала за ними дверь, с бешеной скоростью запирая все замки, выбрасывала в мусорное ведро апельсиновые корки, некоторое время посвящала обязательному вечернему ритуалу – почесывала собаке Фоке брюхо, ложилась в постель, брала книгу и, не в состоянии сосредоточиться, проводила несколько часов уставившись на одну и ту же страницу; когда же сквозь жалюзи вместе с первыми лучами солнца начинал доноситься утренний гомон птиц и грохот воды в водопроводных трубах, я гасила свет и падала-падала в колодец страха. Поймите меня правильно: я не боялась за Рамона, не боялась, что из-за похищения на меня нападут… Это был тот глубинный страх, который вцепляется в каждого из нас, тот колодец страха, который всякий человек роет и роет по мере того, как растет, это страх, который ты источаешь по капле, но непрестанно, такой же неотделимый от тебя, как кожа, это ужас, охватывающий тебя, когда ты знаешь, что жив, но приговорен к смерти. Хоть раз в жизни каждому доводилось нырнуть в этот колодец в минуту, когда еще не заснул, но уже не бодрствуешь, потом же ты погружаешься в летаргический сон беспамятства. Засыпать – все равно что репетировать смерть, потому так страшно уходить в сон.

Был у меня когда-то любовник, который просто не мог ложиться в постель, в спальне у него стояла кровать, напоминающая аскетическое ложе монаха, на ней мы иногда предавались любви, но спал он всегда на диване в гостиной. Он устраивался среди подушек, полностью не раздевался и прикрывал ноги пледом, будто бы не спать ложился, а просто передохнуть после обеда, будто бы не существует чередования дней и ночей, ни вообще времени, ни того глубокого сна, который словно стирает человеческое существо с лица земли; а есть лишь временами охватывающая нас легкая дремота, недолгая и не сулящая ничего таинственного и необратимого. Нельзя не признать, что кровать – вещь тревожащая, гнездо кошмаров, последнее прибежище или логово зверюшек, каковыми мы и являемся. Мы находимся в теснейшей близости с этим предметом мебели, здесь мы покрываемся испариной, здесь болеем и выздоравливаем, видим сны и зачинаем детей, и в этой же лодке с металлическим или деревянным каркасом мы отправляемся на тот свет. Ведь понятно, что умрем мы, скорее всего, в постели, и даже в своей собственной постели, на этом проклятом, оккупированном клещами ложе, в этом месте, где мы пребываем чаще, чем в любой иной точке планеты, и где каждую ночь репетируем погружение в последнюю тьму. Стоит только подумать об этом, как проникаешься отвращением к матрасам.

Это я к тому, что к моим извечным страхам теперь прибавилась тревога из-за похищения, и ночами я не смыкала глаз, засыпала только с рассветом, даже не засыпала, а проваливалась в тяжелое забытье. И потому, когда утром пятого дня зазвонил телефон, я никак не могла проснуться.

– Иду. иду! – бессмысленно крикнула я, не в состоянии стряхнуть с себя паутину сна и определить, что за шум разбудил меня.

Постепенно я приходила в себя. Квартира выстыла, за окном светило низкое зимнее солнце. Босая, я подошла к телефону, который визжал, как рассвирепевший звереныш: я перестала включать автоответчик, потому что ждала звонка похитителей. С мрачным предчувствием я сняла трубку:

– В чем дело?

– Слушайте внимательно. Это сообщение от «Оргульо обреро». Сейчас вы получите инструкции о передаче выкупа. Слушайте внимательно, повторять я не буду, так что вам лучше все запомнить сразу.

Наконец-то они объявились. Остатки сна улетучились в одно мгновение, но на меня нашло какое-то оцепенение, все происходило как в замедленной съемке. Явилась мысль: я одна, все эти дни со мной кто-то был, и вот именно теперь я в полном одиночестве, как же мне не повезло. Потом другая: я не сумею, я не сумею выслушать его, не смогу понять того, что он мне скажет, я все перезабуду, все перепутаю, и по моей вине убьют Рамона. И третья: ноги у меня оледенели, надо было надеть тапочки, сейчас мне только простуды не хватало. Все это промелькнуло в голове, пока длилась бесконечная пауза после слов «запомнить сразу». Затем последовало продолжение: