Стив Берри - Проклятие Янтарной комнаты

— На улицу, — сказал Хумер.

Трое русских посмотрели на Петра, и он показал на дверь. Все вышли в ночь.

Хумер повел их гуськом по льду и снегу к главной площадке. Холодный ветер завывал между рядами низких деревянных бараков. Восемь тысяч человек было загнано в эти свинарники. Больше, чем проживало в родной деревне Петра в Белоруссии. Он подумал, что никогда уже больше не вернется на родину. Время уже почти потеряло значение, но чтобы не сойти с ума, он старался рассуждать.

Был поздний март. Нет, ранний апрель. И все еще так холодно! Почему ему не суждено было просто умереть или быть убитым? Сотни людей гибли каждый день. Неужели он должен был выжить в этом аду? Но для чего?

На плацу Хумер повернул налево и прошагал к открытому пространству. Еще несколько бараков стояло на одной стороне. Лагерная кухня, тюрьма и лазарет выстроились на другой. На дальнем конце стоял каток, тонна стали, которую заключенные каждый день протаскивали по мерзлой земле. Он надеялся, что не это будет их заданием.

Хумер остановился перед четырьмя высокими столбами.

Два дня назад отряд из десяти заключенных повели в окрестный лес, Петра тогда тоже выбрали. Они свалили четыре осины, один из заключенных сломал при этом руку, и его пристрелили на месте. Ветви спилили и из стволов сделали четыре столба. Их притащили в лагерь и вкопали в землю. Каждый столб высотой в человеческий рост. Теперь около столбов маячили два вооруженных охранника. Цепочка огней над их головами разгоняла мрак. Сухой морозный воздух искрился.

— Ждать здесь, — скомандовал Хумер.

Шарфюрер стремглав взобрался по короткой лестнице в здание тюрьмы. Из открытой двери прямоугольником разлился желтый свет. Некоторое время спустя наружу вывели четверых обнаженных людей. Их светловолосые головы не были обриты, как у остальных русских, поляков и евреев, которые составляли большинство заключенных в этом лагере. Их мышцы не были слабыми, а движения замедленными. Ни апатичных взглядов, ни ввалившихся глаз, ни истощенных тел. Это были крепкие люди. Немцы. Солдаты. Он уже видел таких раньше. Лица каменные, никаких эмоций. Замороженные, как эта ночь.

Четверо шли прямо и вызывающе. Руки вытянуты по швам. Холод, обжигающий их молочно-белую кожу, никак не сказывался на выражении их лиц. Хумер вывел немцев из тюрьмы и повел к столбам:

— Сюда.

Четверо обнаженных немцев промаршировали, куда им велели.

Хумер подошел к русским и бросил в снег четыре мотка веревки:

— Привяжите их к столбам.

Трое товарищей Петра Борисова взглянули на него. Он наклонился, подобрал все четыре мотка, раздал их остальным и сказал, что надо делать. Русские подошли к обнаженным немцам, которые в ожидании стояли перед грубыми осиновыми столбами. Какой проступок мог повлечь за собой такое безумие? Ухо набросил грубую веревку на грудь стоящего перед ним человека и привязал его к столбу.

— Крепче! — рявкнул Хумер.

Ухо сделал петлю и затянул веревку на голой груди немца. Тот даже не поморщился. Хумер посмотрел на остальных трех. Петр воспользовался возможностью и прошептал по-немецки:

— Что вы сделали?

Ответа не было. Он затянул веревку туже.

— Они даже с нами такого не делают.

— Это честь — бросить вызов своему палачу, — прошептал немец.

«Да, — подумал он, — это и вправду честь».

Хумер повернулся к ним. Петр завязал последний узел.

— Туда, — скомандовал Хумер.

Заключенные отошли в сторону по свежему снегу. Чтобы избавиться от холода, он сунул руки под мышки и переминался с ноги на ногу. В шинели было чудесно. Ему было тепло впервые с тех пор, как он попал в лагерь. Тогда же все его документы были уничтожены и заменены татуировкой «10901» на правом предплечье. На рубашке слева был нашит треугольник. Буква «R» означала, что он русский. Цвет тоже был важен. Красный — для политзаключенных. Зеленый — для преступников. Желтая звезда Давида для евреев. Черный и коричневый — для военнопленных.

Хумер, казалось, чего-то ждал.

Петр взглянул налево.

Зажглись дополнительные фонари, освещая весь плац до главных ворот. Дорога, ведущая наружу, к каменоломне, скрывалась в темноте. Здание штаба сразу за забором оставалось неосвещенным. Он увидел, как главные ворота открылись и на территории лагеря появился коренастый человек. Человек был одет в шинель до колен, из-под нее торчали светлые брюки, заправленные в сапоги. Светлая офицерская фуражка покрывала его голову. Большой живот, решительная походка.