Павел Хюлле: Вайзер Давидек

Когда ухо Шимека стало совсем нормальным, дверь директорского кабинета открылась, М-ский выпустил оттуда Петра – и наступила моя очередь. Школьный запах навощенных полов, который я помню поныне, тяжелый и маслянистый, как вечность, смешивался в директорском кабинете с табачным дымом и ароматом кофе, который пили трое допрашивающих нас мужчин. Только М-ский не курил, а лишь теребил рукав своей рубашки.

– Значит, ты, Хеллер (так меня тогда называли), настаиваешь, – обратился ко мне тот, что в форме, – ты настаиваешь, что Вайзера и Эльку вы видели последний раз двадцать восьмого августа в ложбине за старым стрельбищем, верно?

– В общем-то, верно.

– Что значит – «в общем-то»?!

– Потому что после мы уже не видели их вблизи.

– Значит ли это, что вы видели их еще и на следующий день как-то иначе? Что значит – «вблизи»?!!

– Нет, на следующий день мы уже не видели их вовсе.

М-ский заерзал в кресле:

– Ну так расскажи нам подробно и по порядку, что случилось в тот день, только не привирай, от нас все равно ничего не укроется!

Я говорил, стараясь не смотреть в глаза М-скому; говорил медленно и спокойно, уверенный, что не нападут они на настоящий след, так и будут топтаться на месте, пока, наконец, не оставят нас в покое: Вайзер приказал нам, как всегда, ждать возле лиственничной рощи и, когда убедился, что мы там, пересек ложбину, а затем помахал нам рукой, в знак, что уже пора ложиться, и сразу же земля вздрогнула от взрыва и на голову нам посыпались песок, гравий и щепки.

– А потом?

– Потом мы подняли головы, как всегда после взрыва, и ждали, когда он подаст следующий знак, то есть сигнал, что можно уже подойти к месту, где был заложен заряд, но такого сигнала на этот раз не было. Вдруг мы увидели, как они идут оба – совсем как взрослые, под руку, – Вайзер и Элька. Так вот, идут оба, но не к нам, а на другую сторону ложбины, туда, где растет старый дуб, и ни разу не обернулись, только взбираются все выше по крутому склону, поросшему буками, взбираются на самый верх и исчезают. А мы стоим теперь (мы успели уже подойти к месту взрыва) возле огромной воронки и видим: ничего себе, воронка огромная, как после авиабомбы. Стоим и восхищаемся его искусством, измеряем глубину ямы, радиус и, как всегда, вдыхаем запах сырой земли, полной ошалевших муравьев и разорванных червяков, и вдруг кто-то кричит, показывая на бугор: «Посмотрите туда!» – и мы видим Вайзера с Элькой. Мы видим их на вершине бугра и как они исчезают за деревьями, но не пытаемся их догнать, и вот именно так, – говорил я, – мы видели их последний раз: издалека, в ложбине за стрельбищем, а потом, на другой день, начались поиски, и в подвалах заброшенного кирпичного завода нашли склад Вайзера, о котором не знали даже мы, Вайзер ревниво оберегал такие тайны. Ничего не знали о банках с тротилом, разобранных снарядах, патронах, потому что никогда не спрашивали у него, откуда он берет материал для своих мин, да если бы даже спросили, разве такой, как он, сказал бы хоть слово? Нет, только Элька могла знать об этом складе, и если был какой-то еще, о чем мы, конечно, тоже понятия не имели, если был еще один склад, то единственной, кому Вайзер мог бы доверить эту тайну, была именно Элька, может, поэтому он и забрал ее с собой.

Меня слушали с притворным равнодушием. Директор освободил узел галстука, который теперь напоминал компресс, какие кладут на горло при ангине, мужчина в форме прихлебывал остатки кофе из стакана в жестяном подстаканнике, а М-ский барабанил пальцами по блестящей поверхности стола и смотрел вовсе, не на меня, а куда-то выше, на стену.

– Это всё мы уже знаем, – вдруг закричал М-ский, – без вашей помощи, но почему один из вас врет, или вы врете все и каждый в отдельности?

– Да, – перебил его директор, – один из твоих приятелей признался, что днем позже вы еще играли вместе с ними на Стриже, за взорванным мостом. Выходит, они провели всю ночь не дома и вы знали об этом и знали, где их искать!!!

– Тут не до шуток, парень, – вмешался тот, что в форме, – если их разорвал снаряд, вы будете отвечать за соучастие в преступлении, и в исправиловке вас научат уму-разуму!!!

– На Стриже мы играли днем раньше, а не днем позже, – сказал я, чувствуя, что первая липа, которую я подсовываю им в угоду, дается мне с легкостью. – Он, наверно, что-то напутал.

Теперь они кричали все вместе, угрожали, задавали вопросы, говорили, что мы не выйдем отсюда, пока все не выяснится, что нашим родителям уже сообщили о следствии, что нам не дадут ни пить, ни есть и мы будем здесь торчать, пока не откроем всю правду. Уверяли меня, что готовы сидеть с нами до утра или еще дольше, а если кто-нибудь наткнется на этот второй склад (от которого они ждали чего-то значительно худшего) и случится какое-нибудь несчастье, то мы будем и за это отвечать, так что лучше признаться сразу. Я был уверен, что они ничего не поймут, и поэтому повторил то же, что говорил минуту назад. М-ский встал с кресла, подошел ко мне строевым шагом, словно на первомайской демонстрации, схватил мой вздернутый нос двумя пальцами и спросил, видел ли я Вайзера в ложбине дей-стви-тель-но в последний раз. Я отвечал утвердительно, чувствуя, как мой нос постепенно сплющивается в его толстых пальцах. Но это не было обычным «вытягиванием хобота», которое М-ский применял на уроках естествознания. Сегодня, когда я вспоминаю этот момент, я бы назвал это «вытягиванием хобота с особым выкручиванием», потому что сначала мне пришлось слегка подняться на цыпочки, а потом все выше тянуться на самых кончиках пальцев, удивляясь, что еще не вишу в воздухе. Тем временем рука М-ского перемещала центр тяжести моего тела то вправо, то влево, так что на какую-то долю секунды я невольно опускался на пол всей стопой, чтобы успеть за его дланью, и тогда нос болел ужасно и становился таким вздернутым, каким не был никогда от самого рождения, а М-ский повторял свой вопрос медленно, по слогам: дей-стви-тель-но в по-след-ний раз? Наконец он отпустил меня, я отшатнулся к стене и вытер рукавом кровь, потому что нос у меня был нежный и не терпел насилия.