Стивен Уэстаби - Хрупкие жизни. Истории кардиохирурга о профессии, где нет места сомнениям и страху

Пришла сестра Дезире, чтобы все подготовить: распутать трубки капельниц, подключить аппаратуру, настроить мониторы. Сделать все идеально. К обеду Дезире и Кацумате предстояло стать экспертами по AB-180, пока же им нужно было лишь привыкнуть присматривать за девушкой, у которой отсутствовал пульс. Я не был им нужен, что меня совершенно устраивало. Мой мобильный зазвонил. Сигнал был слабый, но смысл я уловил: главврач вызывал меня к себе.

Вполне предсказуемо. Я знал, что меня зовут не попить кофе. Главврачи для остальных больничных врачей все равно что офицеры Штази [26] Штази (неофициальное сокращение от Министерства государственной безопасности ГДР) – тайная полиция, контрразведывательный и разведывательный государственный орган Германской Демократической Республики. . Проще говоря, их основная задача – следить за тем, чтобы никто не вздумал сделать что-нибудь новое или интересное. Ничего такого, что могло бы подпортить репутацию больницы. А у меня, как любят говорить на судебных заседаниях, уже были приводы. Да, я всегда был безответственным и ненадежным человеком.

Лицо главврача было пунцовым от злости. Как я посмел использовать прибор, который не был никем одобрен? Кто еще об это знал? Замешан ли здесь комитет по этике? Какого черта я вздумал сохранить девушке жизнь? Ничего такого он прямо не сказал, но суть его претензий я уловил.

Основная задача главврачей – следить за тем, чтобы никто из докторов не вздумал сделать что-нибудь новое или интересное.

Я не оправдывался. Я сидел в операционной одежде, испачканной кровью, и думал: «Какой же ерундой ты маешься». Пришло время разыграть предсказуемую карту. Я заявил, что мне некогда распивать чаи и нужно вернуться к пациенту. Напоследок он пригрозил:

– Еще хоть раз выкинете что-нибудь подобное, и вас отсюда вышвырнут.

Мне вспомнилось, как в детстве родители угрожали отправить меня в интернат для плохих мальчиков. Это никогда не срабатывало.

Я пошел в палату интенсивной терапии. Близкие Джули сидели у ее кровати, а Дезире рассказывала им обо всех механизмах, что поддерживали в девушке жизнь: об аппарате искусственной вентиляции легких, о баллон-насосе, о консоли AB-180, об инфузионных насосах и об электроодеяле. На самом деле все просто. Кроме того, Джули подключили к аппарату для диализа, чтобы тот временно заменил неработающие почки. Было утро, и вот-вот должны были начаться запланированные на тот день операции. Я сказал, что готов оперировать первого пациента – недоношенного младенца с огромной дырой в сердце; родители сильно за него переживали.

В перерывах между операциями я возвращался к Джули. За столпившимися врачами я не мог разглядеть ее кровать. Один из коллег-кардиологов попытался с помощью УЗИ сделать четкий снимок сердца Джули, сведя к минимуму помехи от насоса, и это вызвало огромный интерес. Мышца желудочка обмякла и отдыхала, ничего не делая, и лишь ее небольшие подергивания свидетельствовали о том, что электрическая активность не пропала. Прямая линия на кардиомониторе раздражала кое-кого из медперсонала.

Ближе к вечеру состояние Джули оставалось стабильным, толпа рассосалась. Поскольку левый желудочек был пустым, а артериальное давление – низким, баллон-насос оказался бесполезен. Более того, он частично закупоривал артерию в ноге Джули и открывал еще один потенциальный путь бактериям в организм. Я настоял, чтобы его убрали. Кацумата жил на территории больничного комплекса, а сестра Дезире – всего в паре кварталов отсюда. Они пообещали, что присмотрят за Джули, и я отправился на ночь домой, подальше от этого дурдома.

Джули, очнувшаяся рано утром, выглядела напуганной и возбужденной. Она не имела ни малейшего представления о том, где находится и почему из каждого отверстия в ее теле торчат трубки. Кроме того, ее мучили сильные боли, и пришлось дать ей успокоительное. Не слишком много, чтобы давление не упало окончательно. Немного барбитурата в капельницу, и Джули вновь погрузилась в небытие – пожалуй, в данных обстоятельствах лучшего варианта и не приду-маешь.

Я разместил стетоскоп поверх грудины и услышал непрерывное громкое жужжание турбины (она по-прежнему была настроена на 4000 оборотов в минуту), перекачивавшей пять литров крови в минуту – столько же проходит за это время и через здоровое человеческое сердце. Мало кто из людей, находившихся возле кровати Джули, в палате интенсивной терапии, в больнице, в Оксфорде – даже во всей стране – осознавал, насколько значимым было это событие. Кровообращение без пульса помогло восстановить функции внутренних органов пациентки: мозга, почек, а затем и печени. Создатели технологии искусственного сердца отрицали, что такое возможно, заявляя, что кровяные насосы непременно должны пульсировать, и списывая три предыдущие неудачи с AB-180 именно на это.